– Сюда смотри! – холеный оскалил зубы. – Смотри и отвечай!
– А смысл? – сказал Самойлов. – Вышка мне не светит – мораторий. Меньше двадцати лет не дадут. Дадут больше – мне по фигу, все равно не доживу… Так чего ради мне клиента подставлять? Он человек серьезный, достанет где хочешь…
– А я тебя уже достал! Ты у меня вот где! – Холеный сунул под нос задержанному кулак. – Я тебя так держать буду, что дерьмо наружу полезет!
Он смотрел бешеными желтыми глазами, как дикий зверь, готовый растерзать свою добычу.
– Ты знаешь, кто такая Татьяна Лопатко?
– Да какая мне разница…
– Есть разница, гад. Есть!
Курбатов скрипнул зубами и отошел к двери.
– Татьяна Леонардовна была следователем прокуратуры. Наш друг и коллега, – сказал Денис.
Самойлов беззвучно выругался.
– Ну, значит, я попал… Двадцать лет точно не вытяну.
– Ты и полгода не вытянешь, – сказал Денис.
– Раз в пресс-хату посадите к молоткам, тогда конечно, – усмехнулся разбитыми губами Самойлов.
– Нет. Насчет моратория ты правильно сказал. Только учти – мораторий не распространяется на государственных преступников и изменников.
– Вы меня еще к педофилам запишите…
– Молчать! – заорал Курбатов. – Дебил! Солдатня неотесанная! Ты знаешь хоть, на кого работал?! На бандюка? На вора в законе? На нефтекачку?.. Хрен-с-два! Ты на ЦРУ работал, сучий сын! Родину продавал по три тыщи! Если даже от вышки отвертишься, тебя в камере порвут, как иуду!.. Какие там полгода! Ты и до суда не досидишь!
Самойлов перевел озадаченный взгляд на молодого следователя.
– Врете ведь, – сказал он неуверенно.
Денис покачал головой.
– ЦРУ нашим «Прибором» заинтересовалось. «Военка», ракетные комплексы. И ты им сильно помог, Александр Гаврилович.
– Брехня, – не соглашался Самойлов. – Это вы за бабу вашу отыграться хотите…
– Дурак ты. Когда ознакомишься с материалами дела, поймешь, что к чему. Но будет поздно. Лучше решай сейчас. Помогаешь нам взять своего клиента-агента и садишься «чистый». Или… Ни вам ни нам, называется.
Денис многозначительно развел руками.
Глава восемнадцатая
Сыворотка правды
Ровно в одиннадцать пришли Мотылины, прописанные в одном договоре как «Покупатель», а в другом – как «Продавец». Они были ключевой фигурой предстоящей сделки. На щеке Мотылина-мужа красовался свежий порез от бритвы.
– Добрый день! – радостно приветствовал их сухощавый агент. – Минута в минуту!
Агента звали Вадим Журбинский. Он мягко картавил и был похож на безобидного зверька, скорее всего травоядного. Его быстрые глазки ощупали лица клиентов, заприметили пластырь на щеке Мотылина. «Волнуется», – подумал Журбинский почти с сочувствием.
Мотылин-муж усадил Мотылину-жену на стул у стены, а сам воткнул в рот сигарету и направился к двери – перекурить. Агент Журбинский взглядом остановил его и дал понять, что что-то не так. Мотылин сперва очень удивился, почти оскорбился, но затем обнаружил, что держит сигарету фильтром наружу. Он беззвучно выругался, потом так же беззвучно поблагодарил Журбинского, переставил сигарету и едва не выбежал из кабинета.
В десять минут двенадцатого пришел Колтух, значащийся в документах как «Продавец». Журбинский приветствовал его с той же сердечностью. Тут же явились и Резневы, они же «Покупатели». Агент Журбинский улыбался не переставая, а его сухие длинные пальцы нажимали на кнопки, вращали колесики и отпирали секретные замки офисного сейфа, где хранился пакет документов, которым суждено было увенчать одну из самых многоходовых и нудных сделок в истории агентства недвижимости «Мой дом».
– Ждем еще кого-нибудь? – счастливо осведомился Журбинский. – Ждем?.. Адвокаты, доверенные лица?.. Нет. Чудесно. Пройдемте в кабинет директора.
В следующие четверть часа, если все сойдет гладко, из одних рук в другие и в третьи должно перейти девяносто семь с половиной тысяч долларов, десять процентов из которых останутся в агентстве. Агент Журбинский вел эту тему долгих два месяца, пережил нервный срыв, поменял подругу, неоднократно был на волосок от скандального увольнения, – но сегодня должен наступить конец его мытарствам. Все агентство, насчитывающее сорок пять сотрудников, с интересом и ревностью следило за ходом дела. Все-таки больше с ревностью, чем с интересом, поскольку Журбинского не любили. За холодность, отстраненность. За отсутствие безобидных и таких понятных каждому русскому человеку слабостей, как любовь к выпивке, бабам и приключениям. Единственным человеком, который искренне желал агенту Журбинскому удачного завершения сделки, был директор агентства Иван Николаич. Журбинского он тоже недолюбливал, как и другие, но ему до зарезу нужен был результат.
В четверть двенадцатого все разместились в директорском кабинете, поскольку собственного кабинета у Журбинского не было. Иван Николаич, кивнув клиентам, прихватил папочку и мобильник и скромно удалился.
– Итак… – торжественно произнес агент Журбинский, открывая скоросшиватель. Здесь был приколот лист с памяткой, которая перед началом сделки обычно зачитывалась вслух.
Он оглянулся на тихий щелчок, с которым закрылась дверь за директором, и сделал несколько шагов назад, чтобы запереть дверь на ключ – на время сделки кабинет должен превратиться в непроницаемый батискаф, таков неписаный закон агентства. Но едва он коснулся ключа, как снаружи послышался женский голос:
– Журбинский! К телефону! Срочно!
Лицо агента на мгновение утратило травоядное выражение. Ведь всем сорока пяти сотрудникам отлично известно, что он сейчас занят и ни на какие звонки отвечать не будет, если бы даже звонила сама королева английская.
– Меня нет! – сказал агент Журбинский, приоткрыв дверь.
Клиенты молча смотрели ему в спину.
Даже сама королева английская…
– Это звонит знакомый вашей матери, дядя Коля! Вы же сами просили, чтобы…
– Да, я помню! – рявкнул агент Журбинский.
Его мама умерла очень давно, и среди ее знакомых никогда не значилось ни одного субъекта под легкомысленным прозвищем «дядя Коля». Журбинский оглянулся на всех этих Мотылиных, Резневых и Колтуха, которые с тупой обеспокоенностью разглядывали его фигуру, и крикнул в дверь:
– Сейчас подойду!
Улыбнувшись, он добавил:
– Буквально четыре секунды.
Последняя фраза предназначалась клиентам. После этого агент Журбинский исчез.
Супруги Мотылины, чьи сумочку и кейс распирали тридцать девять тысяч пятьсот долларов наличными, и супруги Резневы, в чьих карманах и бумажниках цвели болотной зеленью еще пятьдесят восемь тысяч, а также Колтух, у которого с собой были только сто пятьдесят российских рублей мелкими купюрами, – никто из них никогда больше в жизни не увидел агента Журбинского. Сотрудница агентства, которая пригласила Журбинского к телефону, видела, как он прошел к столу, где в обеденный перерыв обычно пили кофе, взял лежащую у аппарата трубку, поднес ее к уху, сказал: «Слушаю» – и почти сразу бросил ее на рычаг. После этого он надел пальто и бегом выбежал на улицу.
Иван Николаич, наблюдавший эту сцену из-за стеклянной перегородки, где он устроился со своей папочкой и мобильником, вышел и обеспокоенным голосом спросил:
– Что это все значит? Куда он пошел?
