Затвор заклинило в заднем положении, но цели больше не появлялись, и свет, ворвавшийся в открытую дверь, стал сигналом окончания упражнения.
Наступила такая тишина, что Максу показалось, будто он оглох, но звонкий обычно щелчок затворной задержки глухо прорвался сквозь набившуюся в уши невидимую вату. Все это он осознавал на бегу, пряча «АПС» в портативную кобуру и проверяя, насколько надежно заперлась защелка. Хищно изогнувшись, он расстегнул клапан и выхватил из кармана-ножен остро заточенный боевой нож. Вырезы рукоятки намертво соединились с закостеневшими пальцами.
Сейчас Макс не думал о загадке четвертого сектора, он превратился в снаряд, целеустремленно мчащийся к цели и не имеющий возможности изменить траекторию. Но за следующей дверью ничто не напоминало учебно-тренировочные помещения – обычная жилая комната: платяной шкаф, диван, на который небрежно брошена фуражка с васильковым «комитетским» околышем, стол с дымящейся чашечкой кофе, развернутый задом телевизор со снятой крышкой, во внутренностях которого, мурлыча что-то себе под нос, ковырялся самый настоящий человек. В спортивном костюме и тапочках.
Вначале Макс зацепился за фуражку, потом за кофе, потом за ремонтирующего телевизор человека. Каждая зацепка тормозила убийственный снаряд.
Он перепутал помещения! Тир и полигоны, учебные сектора выглядят совсем не так! Это общежитие обслуги! Перед ним даже не списанный обществом смертник, а ни в чем не виновный военнослужащий, причем свой, сотрудник Системы, какой-нибудь прапорщик Иванов с выслугой в пятнадцать лет! Надо срочно бежать дальше, искать настоящий четвертый сектор! Но почему он не поворачивается на шум?
– "Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам..." – разобрал он монотонное мурлыканье.
Психологи полигона перестарались. Макс шевельнул кистью, и нож сам изменил положение: если раньше клинок смотрел вперед, то теперь развернулся острием к локтю, для удара с замахом. Скользящий шаг, второй, рука взлетает вверх и падает вниз, блестящая сталь входит под левую лопатку, тело напрягается и обрушивается вперед, сбивая с тумбочки рассроченный телевизор, что-то теплое брызжет на руку, он рывком выдергивает нож, лезвие уже не блестит, из раны толчками выбивается кровь, тяжелый агональный вздох... Макса замутило, и он выбежал наружу. Кукла действительно чертовски походила на человека!
Измученная физическая оболочка Макса Карданова, забыв про усталость, огромными прыжками неслась по коридору к выходу, душа омертвела, а сознание отключилось, но заметило вывеску на грубой железной двери: «4-й сектор». Макс будто получил пулю под дых и чуть не упал. Значит, все же ошибка! В руке он сжимал окровавленный нож, на ладони тоже потеки крови... Вроде бы жидкая, ненастоящая, но сейчас показалось – обычная, человеческая... Неужели... Но несколько минут назад вывески не было, он должен был свернуть в третью дверь справа и туда свернул! И не бывает таких совпадений, чтобы он перепутал дверь, попал в жилую комнату и находящийся там человек напевал дурацкую песенку, привязавшуюся к нему несколько лет назад и обусловившую армейскую кличку, а впоследствии оперативный псевдоним! Такого не может быть! Табличка – еще одно испытание устойчивости нервной системы...
Подобрав в углу кусок грязной ветоши, он вытер руки, протер нож и спрятал его в ножны, после чего спокойно вышел на белый свет. Его сильно качало.
– Слушай, Карданов, ты что, совсем охерел! – заорал выбежавший навстречу разъяренный Бизон. Сердце Макса покатилось куда-то вниз. «Все, трибунал!» – Ты Косте Белову локтем челюсть выбил!
– Сказали же – в полную силу, как в настоящем бою... – промямлил он.
– Мало ли что сказали! Сам должен соображать, – Бизон немного успокоился. И уже другим тоном добавил:
– А зачем ты нашего техника зарезал?
У Макса словно камень с души свалился.
– Пусть не попадается под руку!
Бизон пристально смотрел на него, уголки губ подергивались все сильнее, наконец он расхохотался и обнял курсанта за плечи.
– Ну ты зверь! Так еще никто не отвечал! – И, понизив голос, добавил:
– По песне догадался?
Макс сделал удивленное лицо.
– По какой песне?
– Ладно! – Инструктор сильно хлопнул его по спине. – Я нарочно ее поставил. Подсказка. Ты бы никогда не ударил!
– Не понимаю, товарищ майор!
Бизон перестал улыбаться.
– Почистить и смазать оружие, отчитаться за патроны, привести себя в надлежащий вид и убыть на базу номер два!
– Есть, товарищ майор! – четко, как и положено, ответил Карданов.
Из пятнадцати экзаменующихся восемь не прошли четвертый сектор. Еще двое прошли, но впали в истерику у ложной таблички при выходе. Всех десятерых перевели на профиль, не связанный с диверсионно-боевыми действиями. Один хотя и выдержал испытание, не захотел продолжать учебу и подал рапорт на увольнение.
С оставшимися руководство школы провело индивидуальные беседы. Точнее, парные беседы, потому что вызывали по двое.
– Вы прошли полный теоретический курс, всестороннюю практическую подготовку, успешно выдержали тестирование и контрольные испытания, – веско говорил генерал-лейтенант Бутко. Начальник школы выглядел гражданским человеком, форму он надевал только по большим праздникам, но курсанты знали, что почти всю жизнь он провел за кордоном, работая по линии нелегальной разведки. И, несмотря на молодость, понимали, что это значит. – Сейчас в инстанциях, – начальник многозначительно поднял палец, а его замы понимающе кивнули, – в самых высоких инстанциях рассматривается предложение КГБ СССР о создании нового подразделения. Точнее, о воссоздании необоснованно и преждевременно упраздненного подразделения, существовавшего еще в системе НКВД СССР.
У Бутко было вытянутое костлявое лицо с выдающимися скулами и болезненно запавшими глазами, на правой щеке торчала довольно большая бородавка, о которую постоянно цеплялся взгляд Карданова. Ходили упорные слухи, что начальник «на вылете» и замполит с замом по учебной работе ведут подковерную борьбу за еще не освободившееся кресло.
– Вы слышали что-нибудь о подразделении "Л"? – спросил Бутко.
– Никак нет! – рявкнул Гена Прудков. В последнее время его постоянно ставили в пару к Карданову и даже поселили в одной комнате.
– Нет, – качнул головой Макс.
– И слышать не могли, – сказал генерал, а замполит подтверждающе кивнул. Он походил на упитанного хомяка и, хотя любил рассказывать курсантам про свои ценные вербовки, никогда не выезжал за рубеж, сделав карьеру в парткомах центрального аппарата. – Эта служба занималась ликвидацией предателей и изменников Родины, врагов советской власти и Коммунистической партии, которые скрылись за границей, надеясь избежать возмездия...
– Справедливого возмездия, – добавил замполит, и генерал недовольно повел бровью, после чего хомяк замолчал. Длинный и тощий, похожий на жердь зам по учебе сидел как истукан, пристально рассматривая курсантов водянистыми глазами, словно проверяя в очередной раз их благонадежность.
Про него вообще ничего не было известно, как про длинный стол под красным сукном, за которым восседали все трое.
– В последнее время случаи предательства и перехода на сторону противника участились, поэтому целесообразность воссоздания подразделения "Л" вполне назрела.
Начальник сделал паузу, давая курсантам возможность осознать услышанное. Макс уже понял, о чем пойдет речь. И знал, что он ответит.
– Вам предлагается пройти подготовку для работы в новой службе, – произнес начальник школы. –
