заметку, «будьте благоразумны»... Жалкий пижон! Андрей скомкал бумажку, швырнул ее в корзинку у стола, куда сбрасывал клочки рукописей, отработанные вырезки из газет. Приготовил чай, включил приемник, поймал «Маяк». Передавали последние известия. Индукционные печи Кировабадского литейного завода выдали первые плавки. В счет будущей пятилетки работают экипажи земснарядов Казанского речного порта. Коллектив ордена Ленина Липецкого тракторного завода взял повышенные социалистические обязательства и выпускает машины сверх плана. Завершена реконструкция столичного стадиона «Динамо». Флагман итальянского пассажирского флота «Леонардо да Винчи» затонул в заливе Специя. Расширяются поставки Соединенными Штатами оружия в Китай и Пакистан. В Москве завтра днем температура около 20 градусов, кратковременные дожди, ветер северо-западный. В 22.40 слушайте стихотворения Тютчева, читает Михаил Царев...
Стервецы, письменные «уведомления» присылают, упражняются в парижско-нижегородском штиле. Осатанели от злобы. Решили взять на испуг. Не пройдет этот номерок, пусто-пусто. Где он, этот ультиматум из подворотни? Ага, «надеемся, что больше не увидим вас...». Странно, но почему-то не нарисовали череп и кости. Это вписалось бы в текст. Показать Мишке и Елке, они по «штилю» определят кто? Да нет, неудобно, еще смеяться будут, подумают, что испугался. В корзину «ультиматум»...
— ...И я его выбросил, это послание, потому что реликвии такого рода не храню, смотреть на них тошно, будто виноват в том, что разная дрянь существует.
— Поторопились, Андрей Павлович, — сокрушенно заметил Ревмир Иванович. — Очень хотелось бы мне ознакомиться с этим образчиком деловой переписки.
И тут Андрея осенило.
— Позвольте, Ревмир Иванович! — чуть не закричал он. — Вы-то откуда о нем знаете? Я никому не показывал «ультиматум», выбросил и с концами...
— У меня свои источники информации, — уклонился от ответа Ревмир Иванович. — Только вы в следующий раз такие послания сохраняйте.
— Следующего раза не будет, — с уверенностью заявил Андрей.
— Так уж?
— Я буду умнее, и врасплох меня по голове не стукнут.
— А я подумал, что решили, как там в записке той, «не совать свой длинный журналистский нос...».
— Плохо вы меня знаете, Ревмир Иванович. А ведь прав был наш Главный: кому-то я крепко дорожку перекрыл.
— Кажется, да.
— Откуда вам известно о записке, Ревмир Иванович? Сгораю от любопытства.
— Все потом, Андрей. Просто я хотел убедиться, что «ультиматум», как говорится, имел место.
— Он мне настроение на несколько дней испортил. Все-таки подобную корреспонденцию не каждый день получаешь.
— Любопытно, как вы поступили дальше?
— На следующий день встретился, как и договаривались раньше, с Тоней, Елкой и Мишкой. Мы гуляли по Сиреневому бульвару, шел дождь, но нам было хорошо.
В НАШЕМ ГОРОДЕ ДОЖДЬ...
Песенка была старой, полузабытой, а вот вспомнились же ясно, четко слова, зазвучала, словно пластинку запустили, мелодия: в нашем городе дождь, он идет днем и ночью... И еще: я люблю тебя очень...
А дождь действительно шел ночь, день и еще вечер.
— Кончится он когда-нибудь? — спросила Тоня Привалова у Андрея так, словно он в чем-то провинился.
Они шли по Сиреневому бульвару. Просто так. Гуляли. Сиреневый бульвар — гордость нашей Оборонной, и Мишка теперь демонстрировал его Тоне. Время, конечно, было для этого не лучшее, но девушки предусмотрительно прихватили зонтики, под их цветными полусферами было уютно.
— Хорошо-то как! — вдруг сказала Елка.
— А дождь? — Мишке непонятно, отчего Елка пришла в такой восторг.
— Дождь пройдет, а такой вот вечер в память запишется.
— Елка у нас склонна к романтике, — отметила Привалова.
— Чего-о? — Елке показалось, что такая склонность современную девушку не украшает. А ей очень хотелось быть модерновой, чтобы парни при виде ее восклицали: «Ну, балдеж...»
— Я вчера по телеку Гурченко видела, — сообщила она, — вот балдеж.
— Что? — теперь удивилась Тоня.
— Судя по всему, нужен переводчик, — ехидно заметил Андрей. — С младшего языка на старший... Балдеж — от слов «балда», «балдеть»... Звучит весомо и грубо, но я не сказал бы, что зримо. Скорее наоборот. Придает высказываниям двусмысленное выражение. Ты ведь хотела сказать, — повернулся он к Елке, — что Людмила Гурченко тебе очень понравилась?
— Еще бы!
— А вот Тоня может воспринять твой всхлип совсем наоборот. Я знаю, это словечко сейчас в ходу, только за что ему такая честь, не пойму.
— Во дает, журналист! — восхитился Мишка. — Учи, просвещай нас, темных.
— Умный очень, — забормотала Елка.
— Ум еще никому не вредил, — ответил Андрей. — А вот отсутствие такового...
— Ладно, хватит, — положила конец перепалке Привалова. И неожиданно для всех и для себя тихо пропела:
Отходчивая Елка восхитилась:
— Ну...
— Балдеж! — хором закончили Мишка и Андрей.
Все расхохотались. Засмеялась и Елка:
— Не буду больше!
На бульваре пустынно. Лишь изредка встречались пожилые люди, медленно идущие под черными зонтами — был час вечерних прогулок. Склонились ветви сирени, увешанные сотнями дождинок. Дождь шел тихий, какой-то монотонный, успокаивающий.
— Удивительно, что у тебя вечер оказался свободным, — сказал Андрей Тоне.
— Он не совсем чтоб свободный... Хотела с нашими ребятами из оперотряда провести рейд, да вот дождь...
— В такую погоду пацаны забились по хатам, — знающе подтвердил Мишка.
Андрей сказал:
— А зачем еще рейд? Наш Мишка все норы в округе знает.
