– Ну, да. – Шарп позабавила педантичность капитана, – Сто восемьдесят два фузилёра против целой армии.
– Так точно, сэр. – мрачно подтвердил Брукер.
– Ничего, капитан, к ночи получите подкрепление. Восемьдесят фузилёров из монастыря.
Брукер меланхолично спросил:
– Вы полагаете, сэр?
Шарпу захотелось рявкнуть на него, но он сдержался. Незачем ссориться с человеком, плечом к плечу с которым тебе предстоит сражаться ближайшие сутки.
– А ещё сто пятьдесят на холме, так?
– Да, сэр. – на лице Брукера застыла постная гримаса, как у методистского пастора, повествующего о муках адовых.
– Вы проверяли пленников?
– Да, сэр.
Брукер солгал. Он позабыл о дезертирах, но признаться было выше его сил. Шарпа он побаивался.
– Хорошо. Печально, если ублюдки ударят нам с тыла.
– Пленных кормить, сэр?
– Обойдутся. Который час, капитан?
Брукер неловко выудил из кармана тяжёлую луковицу часов:
– Пятнадцать минут четвёртого, сэр.
Шарп высунулся наружу. Тучи почернели. Из-за снегопада сумерки пришли в долину раньше обычного. Белые хлопья ложились на маленькую могилку, у которой неподвижно стояли капитан Кросс и стрелок, некогда бывший горнистом. Солдат поднёс к губам трубу убитого мальчугана. Короткий сигнал трубачей, а затем долгая печальная мелодия. Ich hatt’einen Kameraden.
Сзади покашляли. Шарп обернулся. Боец в зелёной куртке принёс записку:
– От капитана Фредериксона, сэр.
– Спасибо.
Послание гласило: «Партизаны на севере, востоке и юге. Пароль? Я драться-то буду или нет?» На этот раз он подписался иначе: «Капитан Вильям Фредериксон, 5 бат. 60 полка. Изнылся весь.» Шарп ухмыльнулся, попросил у Брукера карандаш и дописал: «Пароль: терпение. Отзыв: добродетель. Гостей ждите утром. Удачной охоты. Ричард Шарп.»
Отослав стрелка обратно, Шарп повторил пароль и отзыв для Брукера, присовокупив:
– Предупредите часовых насчёт гверильясов. Возможно, с нами ночью попытаются связаться.
– Да, сэр.
«И бодрей, нытик, бодрей!» – хотелось добавить Шарпу, но он промолчал.
Время шло. Пушкари смахнули снег с запальных отверстий двухметровых стволов на полутораметровых колёсах. Зарядный ящик каждой пушки содержал сорок восемь снарядов и ещё девять покоились в коробе на хвостовике. Эти ядра сравняют с землёй монастырь, а потом туда ворвётся пехота, – тот полк, что, будучи в тылу колонны, почти не пострадал от ракет. Орудия перекатят в развалины обители, и огнедышащие чудища возьмутся за форт.
Без пяти четыре долина вымерла. Англичане прятались за каменными стенами или в неглубоких окопчиках на холме, французы затаились в селении.
Шарп поднялся на площадку башни над воротами и сказал стрелку-часовому:
– Сейчас начнётся.
Мешки с порохом, вложенные в стволы, были прижаты ядрами на деревянных колодках. Прокольники пронзили саржу, их место заняли запальные трубки. Полковник-артиллерист посмотрел на часы. Без двух четыре.
– Да какого беса? Огонь!
Восемь пушек, грохнув, отскочили назад, разгребая хвостовиками снег. Команды, слаженно действуя гандшпугами и верёвками, вернули орудия на место. Зашипели губки в горячих стволах.
Недолёт. Пушки ещё не прогрелись.
– Огонь!
Шарп не мог видеть с башни батарею, только вспышки. Пушкари были хороши. Залп гремел за залпом. Под градом ядер стены монастыря трескались и крошились.
– Огонь!
– Клубы дыма сносило от деревни к монастырю. Снежинки таяли, не успевая коснуться раскалённых стволов. Орудия стреляли и осаживались назад. Прислуга двигала их обратно, прочищала, заряжала. Монастырский вход обратился в кучу щебня.
– Огонь!
Залпы подсвечивали багрянцем вислые животы низких туч.
Гром эхом отдавался в холмах, сбивал снежную пыль с крыш домов Адрадоса, заставлял тонко дребезжать стёкла гостиничных окон.
– Огонь!
Участок стены рухнул, и полковник-артиллерист довольно улыбнулся потным и раскрасневшимся канонирам.
– Огонь!
Ядра громили верхний дворик. Вырванный с корнем граб взлетел в воздух и упал на разбитые плиты и обломки колонн.
– Огонь!
Кот, давно привыкший считать монастырь своей законной территорией, шипел. Шерсть на нём стояла дыбом. Вокруг всё рушилось и тряслось.
– Огонь!
Часовой тронул Шарпа за рукав:
– Сэр!
Французский батальон двигался по северному краю долины.
– Огонь!
Залп обрушил галерею, и пушки стихли. Вольтижёры с криками побежали вперёд, стреляя на ходу.
– Пора! – пробормотал Шарп, – Чего медлите? Пора!
– Сэр?
– Нет, ничего.
Грянули винтовки с мушкетами, и защитники монастыря рванулись наружу. Некоторые перебирались через развалины и оттуда сворачивали к замку. Другие прыгали с крыши. Шарп посмотрел на деревню. Кавалерия не показывалась, следовательно, посылать роту фузилёров не было нужды.
Французы проводили бегущих англичан улюлюканьем и редкими выстрелами. Батальон неспешно вошёл в монастырь, и тогда раздался триумфальный клич. Клич первой французской победы.
– Подкатить передки! – полковник торопился перегнать пушки в обитель.
Шарп с умыслом оставил в монастыре бочки с вином, но французские офицеры отогнали солдат в сторону, пробили днища, и спиртное вылилось на снег.
Последние беглецы из покинутого монастыря скрывались под аркой ворот. Солдат, подвернувший ногу при падении с крыши, дёрнулся и разразился проклятиями под дружный хохот товарищей. Случайная французская пуля ужалила его в ягодицу.
Шарп выглянул во двор:
– Перекличка! Перекличка!
Фузилёры отчитались первыми:
– Все на месте, сэр!
Следующим отозвался Кросс:
– Все, сэр!
– Лейтенант Прайс?
Лейтенант был белее снега:
– Харпера нет, сэр!
