– Самогонка никогда голову не дурит. Это не водка тебе низкопробная. Здесь что-то в атмосфере. Энергии какие-то, что из зверей мутантов делают, да и на людей, видимо, дурно влияют. Надо в лес поменьше ходить: что-то мне не нравятся эти провалы в памяти. Думаю, они взаимосвязаны с тем, что твориться в лесу.
– Здесь рядом воинские части секретные. Чем-то там военные занимаются? Может, радиация и химия кругом, а мы не знаем.
Сергей Алексеевич, невольно подслушивающий беседу Игоря Петровича и Виктора Владимировича, хотел было подойти к ним и развеять мрачные подозрения о плохой обстановке в лесах, но вспомнил вчерашнее состояние жены, и передумал. «Кто знает, что твориться вокруг! Я давно в этих квадратах не был. Надо самому побродить, разобраться». Решив, что работа не волк и в лес не убежит, направился туда сам.
Лесная братия узнала лесничего, приняла радостно. Легкий ветерок нежно коснулся берёз, и зашелестела, зашептала листва приветственные, нежные речи, полонились стволы уважительно, взмахнули ветви приветливо. Расползлись гадючки с медянками подальше от проходимых троп, вода глубже ушла в землю, сделав болота сухими, травы и мхи поднапряглись, напружинились, выравнивая неровности почвы. Ели и сосны с трудом развернули иглы свои так, чтобы свет мог пробиться в самую чащу. Любил Сергей Алексеевич лес, и лес отвечал ему взаимностью. «Господи, хорошо-то как! Свежо и прохладно в самую сильную июльскую жару! Мать природа, отец космос, в такие минуты я и впрямь ощущаю себя вашим любимым детищем!» Эту мысль захотелось подумать подольше, посмаковать. Удерживать в голове некоторые нужные материи мысли он умел. Сухой пушистый мох принял на себя вес всех просветлённых местами тел Сергея Алексеевича, не очень плотно пока сидящих на его биологическом фундаменте. Скинув кроссовки, подобрал под себя ноги, блаженно расслабился.
«Приветствую тебя, хозяин леса! Приветствую вас, стихии лесные!» Хорошо ему было здесь, светло и спокойно. Тяжёлые размышления отступили. Взгляд блуждал по стволам старых сосен, выхватывая незначительные детали: тяжёлые капли смолы, степень заскорузлости шершавой коры и оттенки её окраски, количество пожелтевших спаренных игл под соснами. Природа возвращала растраченные страданиями силы, эфирное тело плотненько село на физическое, слилось, синхронизировалось, передавая последнему ощущение блаженства.
Закрыв глаза, по старой привычке тренировать свою способность концентрироваться в любой удобный для этого момент, перевёл внутренний взор в центр головы. Плотный фиолетовый фон перед закрытыми глазами сегодня удивлял своим сиянием и однородностью. Блуждающие, набегающие друг на друга потоки разных оттенков, уступили место устойчивой картине. Что-то явно изменилось внутри. Сергей Алексеевич просто наблюдал.
Утро вечера мудренее. Проснувшись, Евдокия чувствовала себя гораздо лучше, чем ночью, принесшей ей много неприятных открытий в себе и в окружающих её близких. «Тел не поддержал, муж, видимо, предал». Сегодня эта мысль с оттенком злорадства по отношению к самой себе почему-то казалась спасительной. «Предал, предал, так тебе и надо, корова старая. Больше о себе думать будешь, наука тебе на всю оставшуюся жизнь. Расслабилась! Тылы у тебя прочные… Кому ты нужна?! Тылы… Ни за кого не ручайся. На себя только надейся. Наука тебе. И с кем это он спутался?»
Сутр посапывал на чердаке, муж рано утром ушёл по своим делам, в сторожку сегодня Евдокия решила не ехать.
Неторопливо готовя завтрак на летней терраске, с окнами, плотно занавешенными стареньким тюлем от посторонних глаз, она продолжала размышлять: «Ничего там без меня не произойдет сверхъестественного. Если нужна буду очень, так вызовут. И так всю жизнь положила на этих рогатых и хвостатых. Мужика такого, считай, потеряла. Как жить-то теперь? Как с ним отношения-то дальше строить? Да кто же она такая, в самом-то деле?»
Скрипнула калитка, по дорожке из гравия прошелестели лёгкие шаги. На крыльцо стремительно взлетела и распахнула радостно дверь соседская дочка, Сонюшка. Ворвавшись, она смутилась:
– Ой! Простите, Евдокия Андреевна, калитка открыта, я уж думала Серёжа дома.
– Серёжа? Какой же он тебе Серёжа-то, милая? Тебе лет-то сколько?
– Восемнадцать.
– Вот-вот.
Сонюшку-то Евдокия никогда к разряду потенциальных соперниц в любви не относила. Мала была эта милая девочка, приветлива и доверчива – ангел во плоти. Как же незаметно она выросла.
– Зачем он тебе, милая?
– Просто.
– Что просто?
– А он вам ничего не сказал?!
– Нет. А что он должен был казать?
Соня побледнела резко, ноги задрожали в коленочках. Без спросу, по привычке шагнула в дом, села на скамью.
– Я к вам очень хорошо отношусь, Евдокия Андреевна, я вас люблю даже, но и Серёжу я тоже люблю. И у меня его ребёнок будет. Вот.
– Так. И что же вы думаете дальше? Жить-то как собираетесь?
– Мы с вами посоветоваться хотели. Серёжа вас очень уважает.
– Так-так.
– Если два человека полюбили друг друга, ведь это судьба! Любовь всё побеждает! Все препятствия сносит!
– Побеждает, говоришь. А ценой-то какой?
– Вы мстить будете? Я была уверена, что вы зла не сделаете, даже если вам плохо самой, я в вас верила.
