– Я Анжелина, – просто ответила она, – жена Бруно. Он в армии, а я живу с матерью. Она работает на господском дворе и бывает здесь раз или два в неделю.
– Так братишка женился? Смотри-ка!.. Давно?
– Перед войной. Скоро будет два года.
– А что такое господский двор? Где работает мать?
– О, по старой памяти мать называет так особняк графов Чиано, как прежде, в деревне. По ее примеру мы тоже так называем. Она работает судомойкой.
– Смотрите, сколько новостей вы сразу мне выложили. Но… – Луиджи вдруг глухо и тяжело закашлялся. Подавив приступ кашля, вытер платком рот и закончил: – Но я хотел бы встретиться с матерью… Проклятый кашель! Видно, простудился в дороге.
– Да вы садитесь, садитесь, отдыхайте с дороги! Вам, верно, нужно помыться? Я сейчас согрею воды.
Луиджи продолжал стоять посреди комнаты. Он представлял, что дома все будет иначе. Больше всего мечтал выспаться, хоть чуточку отдохнуть. Но как знать, кто эта женщина? Досаднее всего, если тебя предадут в собственном доме. За последние годы Луиджи привык к осторожности. Анжелина будто угадала мысли Луиджи:
– Здесь вы можете себя чувствовать совершенно спокойно. Мне много говорили о вас. У нас в семье нет никаких тайн друг от друга… Садитесь, садитесь, я сейчас пойду предупрежу мать.
– Это было б неплохо.
– Знаете что? На плите в кухне горячая вода, я согрела ее для посуды. Берите, мойтесь, а я тем временем успею сходить на господский двор… Тазик за печкой.
– Ладно. Так давайте и сделаем.
Анжелина накинула на плечи теплый платок.
– Сегодня на улице что-то холодно. Я закоченела, когда шла с работы… А вы запирайтесь и мойтесь. Пусть дверь будет закрыта, будто никого нет дома.
Луиджи запер за молодой женщиной дверь, постоял, прислушался, когда утихнут шаги на лестнице, и снова открыл дверь. Нет, уж лучше он подождет мать здесь. Не должно быть ни малейшего риска. Луиджи поднялся в темноте этажом выше, ощупью нашел нишу и остановился. Здесь все было ему бесконечно знакомо. В случае чего можно выбраться на чердак, а оттуда на соседнюю крышу. Тут-то парни из Овра не так легко с ним справятся…
Луиджи стоял долго, может быть час, если не больше. У него занемели, застыли ноги. Но в концлагерях Луиджи научился терпению. Сколько раз приходилось стоять в холодном, каменном гробу карцера! Стоять куда дольше, чем здесь. Кажется, теперь это все позади, в прошлом…
Челино-старший покинул свое убежище, когда услышал внизу торопливые женские шаги и голос матери, – она озабоченно спрашивала о чем-то Анжелину.
– Где же он? – растерянно сказала Анжелина, заглянув в пустую комнату. – Уж не ушел ли куда?
– Здравствуй, мать.
Луиджи вошел следом за женщинами. Он поцеловал мачеху.
– Давно мы с тобой не видались, – сказала Кармелина. – Ты еще больше стал походить на отца. Где же ты пропадал? Думаю, мог бы дать о себе знать. Или, может быть, перестал считать меня матерью?
– Не мог, мать.
Луиджи развязал шарф, снял берет. Мать очень мало изменилась за эти годы. Конечно, немного постарела, осунулась, но на лице по-прежнему ни единой морщинки. Такие лица рисовали на старых иконах. Под внешней суровостью Луиджи угадал теплые чувства, охватившие Кармелину при встрече с пасынком.
– Не мог, – повторил он, – но я о тебе всегда помнил, мать.
– Тогда хорошо. А мы с тех пор, как заходил твой приятель, больше о тебе и не слышали.
– Так Орриго к вам заходил? Значит, он добрался до Рима. Где он?
Луиджи оживился. Вот это здорово! Стало быть, Орриго удалось бежать из концлагеря. Может, через него удастся наладить связи…
– Кто его знает, может, Орриго, может, нет. Он не назвал своего имени. Обещал зайти. Уж второй год, как заходит.
– Какой он? Худощавый, высокий?
– Вроде тебя. В таком же пиджачке, подбитом рыбьим мехом. Анжелина, ты не помнишь, когда заходил он?
– В начале зимы. Бруно был еще дома.
– Нет, Бруно тогда уже не было.
Женщины заспорили, они не могли установить точно, когда же заходил Орриго.
– Ты что же, бежал из армии? На фронте, говорят, дела неважные.
– Нет, не из армии, но в солдаты идти не собираюсь.
– Наконец-то взялся за ум! Говорили, ты сам ездил воевать в Испанию. Будто пулю нельзя найти у себя дома! Как-то теперь там мой Бруно?.. Не успела я ему сделать рожистое воспаление… Если тебе нужно, Луиджи, я могу что-нибудь придумать для военной комиссии. Нога распухает за одну ночь.