– Он проснулся, – товарищ Федор бросил на Алю затравленный взгляд. – Я его сегодня слышал.
Она не стала спрашивать, кто именно проснулся. В этом странном месте, похоже, все разговоры только об одном – о Василиске, озерном змее.
– Как ты его слышал, товарищ Федор?
– Он там был, когда мы Григория нашли, он лежал на дне и все видел, а когда понял, что я могу его слышать, позвал меня. Я не послушался, утек, – он виновато посмотрел на Алю. – И так мне страшно стало, что аж коленки задрожали. Я, наверное, трус, да?
– Ну что ты! – Аля успокаивающе погладила парня по вихрастой голове. – Любой бы на твоем месте испугался.
– Если бы я послушался, он бы, наверное, всплыл и посмотрел на нас... так, как посмотрел на Григория... – Товарищ Федор закрыл лицо руками и вот так, не отрывая ладоней от лица, продолжил: – Он и раньше просыпался. Мне бабушка рассказывала, как он во время войны немцев на дно уволок, но тогда он почти сразу успокоился, уснул, а теперь проснулся совсем, – он немного помолчал, а потом посмотрел на Алю в упор своими ясными васильковыми глазами: – Плохое это место. Уехать бы вам отсюдова, пока не поздно.
– Не могу, некуда мне уезжать, – врать этому наивному и удивительно искреннему человеку Аля не могла. Да и зачем ей врать?
– Так всегда бывает, – он кивнул. – Бабушка говорила, что его зов достанет и за сто верст. Он всех зовет, кто ему нужен. Вот и вас позвал...
– А как он их зовет? Ну, тех, кто ему нужен? – спросила Аля.
– Не знаю, – товарищ Федор пожал плечами. – Как-то зовет... Я просто понял, точно у меня в голове начали картинки всякие яркие появляться...
Он хотел еще что-то сказать, но тут в зимний сад вошла Елена Александровна.
– Алевтина! – экономка помахала рукой. – Не могли бы вы подойти ко мне на пару слов?
– Одну минуту, – Аля вплотную приблизилась к товарищу Федору, спросила торопливым шепотом: – Скажи, а Настасья-утопленница только на топи появляется или еще где-нибудь?
– Настасья? – парень взъерошил волосы. – Нет, ее только на болотах видели. Ну, еще иногда на озерах.
– А здесь, в доме?
– В доме она не появляется. Не любит она дом-то. Да и дорога сюда для нее накрепко запечатана.
– Чем запечатана? – Аля вспомнила, как томилась у открытого окна и не могла войти внутрь ее ночная гостья, и по позвоночнику опять побежал привычный уже холодок.
– Печатью Василисковой – вот чем! – сказал товарищ Федор и испуганно втянул голову в плечи.
– А что это за печать такая?
– Печать? – взгляд товарища Федора сделался вдруг непонимающим и совершенно пустым, точно в комнате, где горел яркий свет, выключили рубильник, даже глаза потемнели. – Какая печать, хозяйка?
Аля тяжело вздохнула, ласково потрепала парня по голове.
– Пора мне, товарищ Федор. Вон Елена Александровна уже сердится.
Елена Александровна не сердилась, но, похоже, начинала нервничать.
– Не понимаю, о чем можно так долго говорить с этим дурачком? – она неодобрительно покосилась на обнимающегося с котом товарища Федора.
– Мне кажется, он славный мальчик, – Аля пожала плечами, на прощание махнула товарищу Федору рукой.
– Из-за этого славного мальчика сплошные хлопоты, – экономка раздраженно покачала головой. – Слыхали, что сегодня утром на озере случилось?
Аля молча кивнула.
– И вот, поди ж ты, и тут без нашего юродивого не обошлось!
– Елена Александровна, вы меня зачем звали? – спросила Аля. Обсуждать товарища Федора с этой грымзой ей не хотелось.
– Это не я, это Игнат Петрович, – экономка, похоже, почувствовала ее неприязнь, обиженно поджала тонкие губы. – Он просил передать, что ждет вас на причале, – она кивнула в сторону озера, а потом, после многозначительной паузы, добавила: – Давно уже ждет. А ему тяжело находиться на свету, вы же знаете.
– Уже иду, – Аля направилась было к выходу, но тут вспомнила, что так и не поговорила с экономкой о новой комнате. – Елена Александровна, в моей спальне сломана дверь, – сказала она тоном, не подразумевающим дальнейших расспросов, – не могли бы вы дать мне ключ от одной из пустующих гостевых комнат на втором этаже?
Похоже, ночное происшествие уже не было тайной для обитателей Полозовых ворот, потому что экономка саркастически усмехнулась и сказала нарочито официальным тоном:
– Конечно, Алевтина. После разговора с дедом найдите меня, я выдам вам ключ от новой комнаты. Спальня по соседству с Дмитрием Сергеевичем вас устроит?
По правде сказать, будь ее воля, с этим гадом Аля и в одном доме жить не стала бы, не то что в соседней комнате.
– А других вариантов нет? – спросила она.
– Других нет, – экономка покачала головой, – остальные комнаты еще не приведены в надлежащий порядок.
– Хорошо, – Аля вздохнула, – я зайду к вам за ключом.
– Буду ждать, – не говоря больше ни слова, Елена Александровна выплыла из зимнего сада.
Аля секунду постояла в раздумьях, а потом вышла следом.
Дощатый настил тихо поскрипывал под ногами, вода в озере была черной и неподвижной, а на площадке, которой заканчивался настил, в плетеном кресле спиной к Але сидел дед.
– Доброе утро, – она обошла кресло, остановилась перед дедом.
Несмотря на уже начинающуюся жару, на нем была рубашка с длинными рукавами и высоким, полностью закрывающим шею, воротником-стойкой. Руки, обтянутые тонкими перчатками, неподвижно лежали на подлокотнике кресла.
– Доброе, – дед поправил солнцезащитные очки, с трудом, опираясь на трость, встал, шагнул к Але.
Сейчас, в безжалостном свете солнечных лучей, лицо его выглядело еще более жутко, чем раньше. Как называла Елена Александровна эту болезнь? Ихтиоз, кажется. Страшная болезнь, медленно, но неуклонно превращающая человеческую кожу в змеиную шкуру.
– Вы меня звали? – Аля старалась не смотреть деду в лицо.
– Звал, – он улыбнулся, и по чешуйчатой коже, точно по воде, пошла мелкая рябь. – Вот, решил немного прогуляться по свежему воздуху, пока жара еще не стала невыносимой. Составь старику компанию, сделай одолжение.
Он стоял напротив Али и, кажется, не собирался возвращаться обратно в кресло. Странное место выбрал дед для разговоров. Видно же, что солнечный свет его тяготит. И жара, опять же. Но это его право: он хозяин, а она всего лишь гостья. А может, сердце кольнуло недоброй догадкой, деду уже рассказали о ее аморальном поведении, и он хочет тут, вдали от посторонних глаз и ушей, распрощаться с ней и отправить восвояси...
– Красивое место, – дед подошел к самому краю настила, тяжело оперся на набалдашник трости. – Что бы там ни рассказывали про озеро, а я люблю его и надеюсь, что ты тоже когда-нибудь полюбишь.
Выходит, не донесли. Или донесли, но дед решил не принимать поспешных решений, решил дать ей испытательный срок. Аля украдкой вздохнула, посмотрела на глянцево-черную гладь Мертвого озера. Да, место красивое, умиротворенное. Ну никак не вяжутся с ним все эти жуткие разговоры. И Егор видел в озере лягушку, а значит, не такое уж оно и мертвое.
– Алевтина, мне нужно тебе кое-что сказать, – дед жестом поманил ее к себе. – Ты знаешь, – из-за черных очков Аля не могла видеть, куда он смотрит, и от этого чувствовала себя неуверенно, – у меня нет родственников, кроме тебя.
– А мама? – она не хотела спрашивать, но вопрос сам сорвался с языка.
– Мама? – дед болезненно поморщился, а потом сказал с горькой усмешкой: – Не знаю, жива ли она. Для меня она умерла в тот самый день, когда сбежала из Полозовых ворот и забрала тебя с собой. Ладно, если бы просто забрала, я бы, наверное, смирился, но она ведь от тебя отказалась, бросила на произвол судьбы. Этого я ей никогда не прощу. Так что давай договоримся, Алевтина, твоей мамы не существует.
Аля молча кивнула, негодование деда она понимала как никто другой. И негодование, и осуждение, и нежелание ничего слышать о блудной дочери.
– Но я не о том, – дед нетерпеливо взмахнул рукой. – Я о другом. Девочка, ты теперь единственная продолжательница древнего рода Бежицких, моя наследница и преемница. Я не настаиваю, – он чуть заметно улыбнулся, – но мне очень хотелось бы, чтобы ты подумала и осталась здесь, в Полозовых озерах, навсегда. Я понимаю, после той жизни, к которой ты привыкла, сделать это достаточно сложно, но, поверь мне, Полозовы озера – никакое не захолустье. Видишь, я уже начал реконструкцию поместья. При разумном подходе дом может стать великолепным частным отелем, модным и фешенебельным. И даже все эти легенды, – дед махнул рукой в сторону озера, – могут пойти на пользу семейному бизнесу. Люди в большинстве своем чужды глупых суеверий, но неравнодушны к страшным историям. В чем-то я согласен с Эллой: если упаковать историю о Василиске в красочную обертку да вдобавок провести грамотную рекламную кампанию, то из моей на первый взгляд очень смелой затеи может выйти толк. Как ты думаешь?
По правде сказать, она не знала, что и думать. Пожить в Полозовых воротах какое-то время – это да. И даже не потому, что ей так уж нравится в здешних местах, а потому, что у нее просто нет другого выбора. Но жить здесь постоянно, вот так, как дед, общаясь только со зловредной экономкой, товарищем Федором и случайными гостями, она бы, наверное, не смогла.
– Я понимаю, – дед ласково погладил набалдашник трости, – для юной девушки мое предложение может показаться неприемлемым, но обещай хотя бы подумать, не говори сразу «нет».
– Я подумаю, – Аля рассеянно отбросила со лба выбившуюся прядь волос. – Честно говоря, я еще не определилась окончательно с тем, как мне дальше жить. Если вы позволите, я бы с удовольствием провела лето в Полозовых воротах.
– Буду несказанно рад, – дед улыбнулся, кажется, с явным облегчением, помолчал секунду, а потом добавил: – Алевтина, каким бы ни было твое окончательное решение, я хотел бы сделать тебе подарок.
Ладонь, затянутая в лайковую перчатку, разжалась, являя миру и потрясенной Але перстень. Перстень был старинный и, наверное, очень дорогой. Огромный кроваво-красный рубин искрящимися на солнце кольцами обвивала золотая змейка. Змеиная кожа переливалась россыпью бриллиантов и была сделана так искусно, что змейка казалась живой. Маленькая треугольная голова покоилась на рубине, а черные глаза смотрели внимательно и настороженно, словно змея была не просто украшением, а еще и неусыпным стражем.
– Красиво, – Аля смотрела на перстень, не решаясь взять его в руки. Слишком красиво и слишком дорого для подарка.
– Это печать Василиска, – дед улыбнулся, – фамильная реликвия, передаваемая из поколения в поколение вот уже на протяжении трех сотен лет. Алевтина, ты последняя в роду, ты графиня Бежицкая, и печать по праву принадлежит тебе, – он ласково, но крепко сжал Алино запястье.
...Алмазная змейка скользнула на палец, обжигая холодом, сжимая кольца, устраиваясь поудобнее, до крови царапая кожу...
Аля поднесла руку, которую теперь украшала печать Василиска, к лицу. На ладони деда перстень казался громоздким, в большей мере мужским, чем женским, но неожиданно оказалось, что он пришелся ей впору. Пальцу с непривычки было даже немного больно от змеиных объятий, а по оцарапанной коже медленно стекала капля крови, такого же густого красного цвета, как и венчающий перстень рубин. Она с недоумением посмотрела на деда.
– Старинный механизм, – тот осторожно, словно теперь и Алина рука являлась бесценной драгоценностью, коснулся ее пальцев. – Печать носили как мужчины, так и женщины рода, поэтому перстень подстраивается под своего владельца.
– Больно, – Аля, точно загипнотизированная, наблюдала, как ее кровь просачивается сквозь змеиные кольца, стекает по пальцу, падает вниз, в черную воду Мертвого озера.
