Сабурин
Что-то его беспокоило. Сабурин еще не до конца разобрался, что именно, но отчетливо понимал, что беспокойство связано с Белоснежкой. Может, это оттого, что первый раз в жизни он пренебрег собственными же правилами, вступив в связь с клиенткой. Так ведь, чего греха таить, он с самого первого дня не мог относиться к Белоснежке как к клиентке, с привычной профессиональной отстраненностью. Минувшая ночь – лучшее тому подтверждение. Сам того не ведая, он давно уже все решил. В том смысле, что будет помогать ей просто так, бескорыстно, что пойдет до конца, чтобы разобраться во всей этой чертовщине и защитить Белоснежку от любой нечисти. Вот именно – защитить. Раньше ему никогда и никого не хотелось защищать. Ну разве что Арсения. С Арсением все ясно, он друг, человек сложный, обидчивый, но понятный. А Белоснежка для него до сих пор, даже после минувшей ночи, терра инкогнита.
Терра инкогнита смотрела прямо перед собой, сжимая в пальцах пожелтевшую от времени фотографию. На фотографии – очень красивая молодая женщина курит тонкую сигаретку и улыбается кому-то за кадром. Скорее всего, это и есть Белоснежкина мама. А они чем-то похожи. Кажется, в деталях больше отличий, чем сходства, но общее впечатление… В обеих какая-то загадка и надлом. Пожалуй, в женщине на фото надлом этот чуть более заметен, хотя сколько ей тут – лет двадцать пять? Разве это возраст для такого вот физически ощутимого отчаяния? И Белоснежка молчит, за всю дорогу ни единого словечка.
– Нашла что-нибудь интересное?
– Что? – Она встрепенулась, оторвала взгляд от дороги, посмотрела на Сабурина. В прозрачных глазах больше не было снежинок, в них бушевала настоящая буря, кружились снежные смерчи.
Сабурин поежился.
– Я спрашиваю, удалось ли тебе найти что-нибудь важное?
– Ничего, – она спрятала фотографию в сундучок и захлопнула крышку. – Прочла дневник мамы, но там нет ни слова о Слезе ангела.
– На фотографии она?
– Она.
– Красивая.
– Да, красивая, – голос Белоснежки неожиданно дрогнул. Сабурину на мгновение показалось, что она сейчас расплачется.
Не расплакалась, наоборот, улыбнулась. Сильная девочка, умеет держать удар. Ничего, они что-нибудь придумают, у них еще есть время.
– Белоснежка, – он коснулся выбившейся из-под кепки прядки волос.
– Да? – Смерчи исчезли из ее глаз, но и снежинок там больше не было. Только непривычная, пугающая пустота.
– Мы с этим разберемся. Ты, главное, не бойся.
– Я не боюсь. Следи за дорогой, пожалуйста.
Обратный путь занял едва ли не в два раза меньше времени. Вот и верь после этого дорожным картам. Сабурин вел машину, изредка посматривая на дремлющую Белоснежку, и пытался выстроить план дальнейших действий. План все никак не выстраивался. В голову лезли воспоминания: кукование неугомонной механической птицы, белое тонкое тело, в лунном свете кажущееся полупрозрачным, собственное нетерпение, дыхание – одно на двоих… Черт, он становится романтиком, а излишняя сентиментальность вредит работе. Как там в песне? «Первым делом, первым делом самолеты! Ну а девушки, а девушки потом…» Если оставить за скобками безусловно приятную романтическую составляющую прошлого дня, то можно с чистой совестью сказать, что в плане получения информации половину отведенного князем времени они благополучно профукали. И, если довериться профессиональной интуиции, то начинать надо не с поиска камешка, а со сбора информации.
Придется подключать к делу Арсения. То-то он обрадуется! Друг ревнив и обидчив, а еще дьявольски прозорлив. Он раскусил опасность, которую таило в себе знакомство с Белоснежкой, едва ли не с первой встречи. Девчонка для него – угроза благополучию, разрушительница крепкой мужской дружбы, разлучница. У Арсения никого, кроме него, Сабурина, нет, в своем вынужденном затворничестве он эгоистичен. Он запросто может отказаться помогать. Утренний звонок – наглядное тому подтверждение.
Вспоминать разговор было неприятно, пришлось врать и изворачиваться, пришлось даже назвать Белоснежку идиоткой. И как только язык не отсох… А все ради вшивой дипломатии, ради того, чтобы сохранить хрупкую веру друга в то, что с появлением Белоснежки в их жизни ничего не изменилось, и заставить его работать. Ничего, потом, когда с этой дурно пахнущей историей будет покончено, Сабурин все Арсению объяснит. Друг обидчив, но отходчив. Конечно, Белоснежке никогда не стать его любимицей, но на нейтралитет все-таки можно надеяться. Главное – Арсений пообещал порыться в Сети и поискать информацию, хоть каким-то боком касающуюся резвящейся на территории Москвы и Подмосковья вампирской банды, а заодно и секты отследить, сатанистов там всяких. Еще Мишке неплохо бы позвонить, поспрошать о новостях. Может, тоже что интересное удастся узнать. В общем, дел невпроворот, только успевай вертеться.
К его намерению отлучиться «часика на два-три» Белоснежка отнеслась спокойно, если не сказать равнодушно. Сабурина даже задело это ее равнодушие. Он старается, из кожи вон лезет, а она никак на это не реагирует. Хоть бы поцеловала своего рыцаря на дорожку. Не поцеловала, махнула ручкой на прощание и опять принялась рыться в старых фотографиях. А что рыться-то? Сама же сказала, что нет там ничего интересного…
Арсений встретил его обиженным молчанием, забрал пакеты с провиантом и укатил на кухню. Силантия нигде не было видно, наверное, ушел по своим кошачьим делам. Сабурин прошел в комнату, придвинул стул к работающему компьютеру.
– Сутки из-за тебя не сплю, – послышался за спиной недовольный голос друга, – горы хлама уже перелопатил.
– Нашел что-нибудь? – Сабурин подвинулся, давая Арсению возможность пристроить инвалидное кресло перед монитором.
– Как сказать, – друг щелкнул мышкой, – тебе информацию официальную или неофициальную?
– Мне всю.
– Тогда начнем с официальной. Два месяца назад неизвестные напали на станцию переливания крови. Угадай, что сперли?
– Кровь?
– Кровь, эритроцитарную массу.
– Много сперли?
– Об этом в официальных источниках ни слова, написано только, что ущерб станции нанесен весьма значительный.
– Думаешь, наши вампиры? – Сабурин рассеянно поскреб щетину. – Если наши, то они какие-то гуманисты, донорской кровью промышляют.
– Были гуманистами, – Арсений недобро усмехнулся. – Да только, похоже, консервы им не очень-то понравились. Вот, смотри. – На экране развернулась фотография светловолосой девушки, обнаженной, однозначно мертвой, бледной до синевы. – У меня таких фоток еще семь штук. Способ убийства одинаковый – почти полное обескровливание.
– Где взял? – Сабурин посмотрел на друга со смесью удивления и уважения.
– Неважно, – отмахнулся тот. – Базу кое-какую взломал.
– А сопроводиловка к этой базе была?
– Была. Можешь потом сам почитать, а пока я в двух словах расскажу. Значит, девушки начали пропадать два месяца назад. Одна неделя – одна девушка. Тела находили всегда в разных местах, так что никакой привязки к конкретному району нет.
– Но всегда в Подмосковье? – уточнил Сабурин.
– В Подмосковье. Помимо раны на шее, которая во всех случаях и послужила причиной смерти, имеются еще следы от внутривенных уколов.
– Им что-то кололи?
– Скорее, наоборот, – Арсений поморщился. – Из них выкачивали кровь. Так сказать, порциями. Крови хватало на неделю, а потом приходилось искать нового донора.
– Погоди! – Сабурин в нетерпении подался вперед. – В сводках упоминалось только пять девушек. Откуда еще три?
– Это свежие, найденные за два последних дня. Думаю, о них пресса пока не пронюхала. Кстати, девушек на самом деле не восемь, а всего лишь семь.
– Не понял.
– Вот эту, – картинка на экране сменилась, – первый раз нашли в конце прошлой недели, потом тело из криминалистической лаборатории исчезло, а вчера снова обнаружилось в
