ведут здоровый образ жизни, увлекаются натуропатией, спортом и утренними пробежками. И даже если хорошие парни совершают некрасивые поступки, то исключительно под благовидным предлогом...
– А я как раз мимо проезжал, вижу – ты сидишь. – Не дожидаясь приглашения, Свирид уселся рядом.
Аглая вдохнула ненавязчивый, но явно недешевый запах его парфюма, прикурила и выпустила идеально ровное колечко дыма. Вопреки ожиданиям он не поморщился и не отодвинулся, как поступил бы любой нормальный борец за здоровый образ жизни, и это отчего-то разозлило.
– Так вот прямо и подумал – а не Глашка ли это Ветрова на завалинке загорает? – спросила она резко. – Вот прямо так и узнал меня спустя столько-то лет?!
– Узнал. – Он застенчиво улыбнулся, и, удивительное дело, улыбка добавила ему мужественности. Хотя куда уж больше! Откуда что взялось?! Был ботаник-очкарик, а стал бизнесмен и мачо. Только вот взгляд... – Мне Степаныч сказал, что ты к бабе Мане приехала, вот я и...
– Решил в гости зайти, вспомнить былое? – Аглая стряхнула пепел на землю, посмотрела на растерявшегося Свирида в упор. – А не боишься, что я ведь и в самом деле могла кое-что вспомнить или запомнить? А может, ты затем и приехал?! – Пальцы задрожали так, что сломалась сигарета. Аглая чертыхнулась, отшвырнула окурок, растерла носком сандалии.
– Столько времени прошло, – он задумчиво покачал головой, – я думал, ты другой стала.
– А я и стала! Ты что же, разницы не замечаешь?
– Ничего не изменилось. – Свирид встал, стряхнул с брюк несуществующие соринки. – Аглая, я до сих пор не могу понять, что тогда случилось, почему ты со мной так.
– Михаил, – она тоже встала, нацепила на нос очки, отгородилась от его пронзительного, в самую душу заглядывающего взора, – ты мне жизнь спас, я тебе за это по гроб жизни буду благодарна. Ты пойми, я ведь только поэтому до сих пор никому ничего не рассказала. Но на этом все, я расплатилась с тобой своим молчанием, и на большее не рассчитывай. Пора мне!
Аглая шагнула из густой яблоневой тени под яркое солнце, но в тот самый момент Свирид поймал ее за руку, сжал не больно, но крепко. От его взгляда, пронзительного, незнакомого, не спасли бы ни одни солнцезащитные очки в мире, и она дернулась, пытаясь высвободиться, уйти прочь от этого посланного ее страшным прошлым человека.
– Аглая, как ты себя чувствуешь? – Голос обманчиво мягкий, успокаивающий, а лед во взгляде не тает, расцветает морозными узорами по бледно-голубой радужке, оседает инеем на длинных девичьих ресницах.
– Хорошо я себя чувствую! – Ей все-таки удалось выдернуть руку. Да что толку, если из этого снежно- морозного плена не освободиться никак?! – А буду чувствовать еще лучше, если ты уберешься с моего пути!
– Аглая, ты знаешь, я ведь психиатр, хороший психиатр.
– Да будь ты хоть Юнгом и Фрейдом в одном лице, мне-то что с того? – Неожиданно на помощь пришла злость. Злость помогла сдерживать этот ледяной натиск, растопила ненавистные морозные узоры.
– Я бы мог тебе помочь.
– Помочь? Ты мне?! – Это что же, он ей даже не намекает, а прямым текстом говорит, что она ненормальная? Профессиональную помощь предлагает, лицемер проклятый... – Спасибо, как-нибудь обойдусь, – дернула плечом Аглая.
– Ведь не прошло же ничего. Это до сих пор с тобой случается. – Не слова, а удар под дых, жестокий, беспощадный. Дышать нечем, и сердце готово выпрыгнуть из груди.
Случается, до сих пор случается....
– Пошел к черту!
Все, не оборачиваться, не слышать тихого, с выверенными профессиональными интонациями голоса, не смотреть в глаза. У нее дела: ей нужно купить пятновыводитель и половинку хлеба, и обязательно пачку сигарет. А лучше две...
– Аглая. – Расстояние глушит голос, но не уничтожает слова. – Если ты решишься, я буду ждать...
Сегодняшний день для Люси выдался особенно скотским, не заладился с самой первой минуты. Во-первых, она проспала. Еще с вечера завела будильник на семь утра, а он, зараза, не сработал, и проснулась она только в начале девятого. Свирид, ясное дело, ничего не скажет, но посмотрит этим своим особенным взглядом, от которого мурашки по коже, а уж что подумает, одному богу известно. Плохо это для ее нового имиджа, очень плохо. Что ж она за бизнес-леди такая, если позволяет себе опаздывать?!
Во-вторых, любимый «Мерседес», ярко-красный, навороченный, с первой минуты горячо любимый, вдруг не завелся, и на работу пришлось пилить пешком, по пылище, на десятисантиметровых шпильках. Можно было, конечно, позвонить Свириду, он бы не отказал, заехал бы как миленький, но проклятая гордость не позволила. Она теперь самостоятельная и свободная, она теперь все-все будет решать сама.
В-третьих, когда Люся доковыляла наконец до усадьбы, ноги ее были стерты в кровь, а кабинет, который она считала своей неделимой территорией, оккупировали Свирид со Степанычем. Мало того что пропала последняя надежда проникнуть на территорию незамеченной, так еще и не переобуешься теперь в другую, более удобную обувь. Не станет же она демонстрировать свою слабость?!
Было еще и «в-четвертых»: эти двое мало того что без спроса вторглись в Люсины владения, так еще и устроились за ее столом, разложили на нем какие-то бумажки и писульки, уперлись в стеклянную столешницу своими немытыми лапами.
– А что это вы тут устроили?! – Люся с детства усвоила, что лучшая защита – это нападение. Сейчас главное – не дать врагу опомниться и пойти в контратаку. – Свирид, что за свинство такое – вламываться в чужой кабинет без спросу?
– Прости, – буркнул он, не оборачиваясь, – просто твой кабинет единственный, который выходит на теневую сторону и где есть кондиционер.
