тех, кто плохо роет.
— Завтра будет сражение, а они ничего не сделали!
— А эти двое здесь зачем? — крикнул он со злостью. — Что это за Валигора и Вырвидуб?
И весь гнев полковника мог бы обрушиться на двух добровольцев, но по счастью над головами послышалось жужжание самолета.
Полковник посмотрел в бинокль на небо, быстро повернулся, сел в машину и поспешно уехал. А тут бух-бух-бух, одна за другой упали три бомбы. Правда, никого не ранило, но все попрятались в окопы, так как там было безопаснее.
Бомбы и орудийные снаряды так устроены, что в них есть много пуль и кусочков железа. И как только снаряд разорвется, все это разлетается в разные стороны, ранит и убивает. А кто сидит внизу, в окопах, у того все это пролетает над головой. Разве уж только снаряд угодит в самый окоп. Но это случается редко, потому что орудия стреляют на расстоянии нескольких километров и трудно попасть с такого расстояния именно в этот окоп.
Эти три бомбы многому научили Матиуша. Он уже не дулся и не бунтовал; молча взял лопату и работал до тех пор, пока его усталые руки сами не опустились, и он, как колода, свалился, подкошенный тяжелым сном, на самое дно окопа. Солдаты не будили его, но сами работали всю ночь при свете ракет. А с рассветом обрушилась на них первая атака врага…
Показались четыре неприятельских всадника. Это были вражеские разведчики. По всадникам начали стрелять, один упал с лошади, должно быть, убитый, а трое ускакали.
— Сейчас будет сражение! — кричал поручик.
— Лежать в окопах, только ружья выставить и ждать! — прозвучал приказ.
Действительно, вскоре показался неприятель. Начали стрелять с обеих сторон. Но отряд Матиуша был укрыт в окопах, а те шли через открытое поле. Неприятельские пули пролетали над головами сидящих в окопах солдат, и слышно было только их свист и жужжание, тогда как вражеские солдаты то и дело падали, сраженные пулями. Теперь Матиуш понял, что справедливо сердился вчера полковник саперов, и еще понял, что на войне каждый приказ должен быть выполнен быстро и без лишней болтовни.
Да, штатские могут слушаться или не слушаться, мешкать и рассуждать, но военный знает только одно: приказ должен быть выполнен без промедления, каждое поручение — точно. Вперед — так вперед, в тыл — так в тыл, рыть — так рыть.
Сражение продолжалось весь день. Наконец, неприятель понял, что ничего не достигнет, потому что только теряет людей, а подойти не может, так как мешают проволочные заграждения, и отошел решил окопаться. Но одно дело рыть спокойно, когда никто не мешает, а другое — рыть под огнем, когда отовсюду падают пули.
Ночью ежеминутно пускали ракеты, так что все было видно, и хотя стреляли меньше, так как измученные солдаты по очереди спали, бой продолжался.
— Мы не отступили, — говорили довольные солдаты.
— Мы не отступили, — сообщал поручик по телефону в штаб. Так как к ним уже успели протянуть телефон.
Каковы же были их удивление и гнев, когда назавтра был получен приказ отступать.
— Почему? Мы вырыли окопы, задержали врага, можем обороняться.
Если бы Матиуш был поручиком, он наверно не послушался бы приказа. Это, должно быть, какая-то ошибка. Пусть полковник придет сюда, пусть посмотрит, как хорошо они сражаются. У тех много убитых, а у них только один раненый в руку, потому что, когда он стрелял из окопа, он слишком высоко поднял руку и ее оцарапала вражеская пуля. Каким образом полковник издалека может знать, что тут происходит?
Была минута, когда Матиуш готов был крикнуть:
«Я король Матиуш! Пусть полковник приказывает, что хочет, а я не позволяю отступать! Король главнее полковника».
Если он не сделал этого, то только потому, что не был уверен, что ему поверят и не поднимут на смех.
И еще раз убедился Матиуш, что в армии рассуждать нельзя, а нужно немедленно выполнять приказы.
Неприятно было бросать с таким трудом вырытые окопы, оставлять даже часть запасов хлеба, сахара и солонины. Неприятно было возвращаться через деревню, где удивленные жители спрашивали:
— Почему удираете?
Уже в дороге догнал их конный вестовой с письмом, чтобы шли быстро, без отдыха.
Легко сказать — без отдыха, но после двух бессонных ночей, когда одну ночь рыли, а другую сражались, идти без отдыха нельзя. При этом было мало провизии, а вдобавок все были злы и опечалены. Идти вперед — хочется, последние силы напрягаешь и мчишься, но возвращаться, да еще неохотно, — тут силы иссякают быстро.
Идут — идут — идут — идут, — а тут вдруг с двух сторон — выстрелы, справа и слева.
— Понимаю! — крикнул поручик. — Мы ушли слишком далеко вперед, а неприятель зашел с тыла. Полковник был прав, когда приказал быстро отступать. Нас бы взяли в плен.
— Хорошенькая история, теперь мы должны прорываться, — со злостью сказал один солдат.
Ох, как было тяжело! Теперь неприятель сидел в окопах и стрелял с двух сторон, а они должны были удирать.
10
Теперь Матиуш понял, почему на заседании совета министров говорили о сапогах, овсе для лошадей и сухарях. Если бы у них не было в мешках сухарей, они умерли бы с голоду, потому что три дня они ели одни сухари. Спали по очереди, только по несколько часов. А ноги у них были такие израненные, что кровь булькала в сапогах.
Тихо, как тени, пробирались они лесами, а поручик все смотрел на карту — нет ли поблизости оврага или зарослей, чтобы спрятаться.
То и дело появлялись вражеские разведчики: посмотреть, в какую сторону они удирают, и дать знать своим, чтобы те продолжали их преследовать.
Если бы вы видели Матиуша! Он высох за эти дни, как щепка, сгорбился и стал еще меньше. Многие солдаты побросали ружья, но Матиуш упорно держал свое ружье в одеревеневших пальцах.
Как можно за несколько дней столько пережить!
«Папочка, папочка, — думал Матиуш, — о, как трудно быть королем, который ведет войну. Легко было сказать: „А мы не боимся, я одержу над вами победу, как мой великий прадед“. Легко говорить, но трудно делать. Ох, каким я был тогда легкомысленным ребенком! Я думал только о том, как буду на белом коне покидать столицу, а народ будет бросать цветы под копыта моего коня. Я не думал о том, сколько людей убьют».
А люди падали от пуль, и, может быть, Матиуш только потому остался в живых, что был маленький.
Как же обрадовались они, когда, наконец, встретили свои войска. И не только войска, но уже готовые, вырытые окопы.
«А теперь будут над нами смеяться», — подумал Матиуш.
Но вскоре убедился, что даже на войне существует справедливость.
Когда, уже в окопах, они выспались и поели, им приказали отойти в резерв. Новые солдаты заняли окопы и начали стрелять, а они прошли еще пять миль в тыл — и там их задержали в небольшом городке.
Здесь на площади встретил их полковник саперов, но теперь он вовсе не был сердит, только сказал:
— Ну, что, молодцы, поняли теперь, для чего нужны окопы?
О, и как еще поняли!
