Так он и сделал.
Послал часть войск в атаку. Перед атакой приказал артиллерии долго стрелять по проволочным заграждениям, чтобы их прорвать и открыть дорогу для пехоты.
— Вперед!
Ох, как приятно было выбежать из этих несносных окопов, мокрых рвов, бежать что есть силы и кричать: «Ура — вперед!» Испугался неприятель, когда увидел, что они кинулись на него, выставив штыки, даже стрелял мало и невпопад. Уже дошли до заграждений, которые были разбросаны. И тут капитан дал сигнал к отступлению. Но Матиуш и еще несколько солдат или не слыхали приказа, или пошли немного дальше и, окруженные вражеским караулом, попали в плен.
— Ага, испугались, — издевались солдаты. — Летели, летели, шуму наделали, а как до нас добежали, — сразу удирать. И не так уж вас много.
Так говорили неприятельские солдаты, — им было стыдно, что они струсили и со страху даже не стреляли.
Во второй раз шел Матиуш в штаб. Только тогда, в первый раз, он был переодет и шел как военный разведчик, а сейчас был в солдатской шинели и шел как пленный.
— А, мы, кажется, знакомы, птенчик! — крикнул со злобой неприятельский офицер. — Это ты был у нас зимой, это из-за тебя были взорваны наши пороховые склады. Хо-хо! Уж теперь-то ты от нас не уйдешь. Возьмите солдат в лагерь военнопленных, а мальчишка за шпионаж будет повешен.
— Я солдат! — крикнул Матиуш. — Вы можете меня расстрелять, но не вешать.
— Какой ты умный! — крикнул офицер. — Смотрите, чего ему захотелось! Теперь, может, ты и солдат, но тогда был Томеком и предал нас. И мы тебя повесим.
— Не имеете права, — настаивал Матиуш. — Я тогда тоже был солдатом, а пришел сюда переодетым и нарочно сел перед сожженной хатой.
— Ну, довольно болтать. Отвести его под усиленной охраной в тюрьму. Завтра полевой суд рассмотрит это дело. Если, действительно, ты был тогда солдатом, то, может быть, выйдет по-твоему, хотя я предпочел бы для тебя веревку, а не пулю.
На другой день состоялся полевой суд.
— Обвиняю этого мальчика в шпионаже, — говорит офицер на суде, — зимой он здесь околачивался, высматривал, где находятся наши пороховые склады, и донес неприятельской артиллерии. Двенадцать раз они стреляли и не попали, а на тринадцатый раз попали и взорвали пороховые склады.
— Так это было, признаешь себя виновным? — спросил седой судья-генерал.
— Нет, это было иначе. Не я высматривал, где ваши пороховые склады, а этот офицер сам повел меня, показал мне все и приказал идти посмотреть, где у нас пороховые склады и донести ему. И за это дал мне шоколад. Разве не так?
Офицер густо покраснел, потому что он нарушил устав — он никому не имел права говорить, где находятся склады боеприпасов.
— Я был солдатом, и меня послали в разведку, а ваш офицер хотел сделать из меня шпиона, — смело продолжал Матиуш.
— А откуда я мог знать? — начал оправдываться офицер.
Но генерал не дал ему договорить.
— Стыдно, господин офицер, что такой малыш вас надул. Плохо вы поступили и за это будете наказаны. Но и этого парня простить нельзя. Что вы скажете, господин адвокат?
Адвокат начал защищать Матиуша:
— Господа судьи, обвиняемый, который выдает себя то за Вырвидуба, то за Томека Палюха, — невиновен. Он был солдатом и должен был повиноваться. Он пошел в разведку, потому что его послали. Считаю, что он, как и другие, должен быть послан в лагерь военнопленных.
Генерал заметно обрадовался, ему было жаль мальчика. Но он ничего не сказал: военный не должен показывать, что ему жаль кого-то, а тем более — неприятельского солдата.
Он только склонился над книгой, где были написаны все военные законы, и искал, что там написано о военных шпионах.
— Вот, есть, — сказал он наконец. — Шпионов гражданских, которые изменяют за деньги, следует сразу вешать, шпионов военных можно немедленно расстреливать или, если адвокат не согласен, следует отсылать все бумаги в верховный суд и с расстрелом подождать.
— Тогда я требую, — сказал адвокат, ~~ чтобы дело было послано в верховный суд.
— Хорошо, — согласился генерал и все судьи. И Матиуша снова отвели в тюрьму. Тюрьма Матиуша была обыкновенной деревенской избой, — ведь в поле, на фронте, нет больших каменных домов с решетками на окнах. Такие «удобства» имеются только в городах. Матиуша отвели в эту избу, где под окнами и перед дверями стояло по два солдата с заряженными револьверами и ружьями. Сидит Матиуш и думает о своей судьбе. Но все-таки не теряет надежды.
«Меня должны были повесить и не повесили. Может быть, и от пули увернусь. Уж столько пуль возле меня пролетело».
С аппетитом съел он ужин, довольно вкусный, потому что приговоренных к смерти кормят хорошо: таков уж закон. А Матиуш считался осужденным на смерть.
Сел Матиуш у окна и стал смотреть на летающие в небе самолеты: «Наши это или неприятельские?» — подумал он.
И вдруг как ухнут сразу три бомбы, и все недалеко от тюрьмы Матиуша.
Что было потом, Матиуш не помнит, потому что снова посыпался град бомб. Одна ударила в избу — раздался треск, послышались крики и стоны. Кто-то взял Матиуша на руки, но голова его поникла. Потом что-то ужасно захохотало, а когда, наконец, он пришел в себя, он увидел, что лежит на широкой кровати в какой-то красиво обставленной комнате.
13
— Как вы себя чувствуете, ваше королевское величество? — спросил его, отдавая честь, тот самый старый генерал, который зимой приколол ему медаль за взрыв пороховых складов.
— Я Томек Палюх, Вырвидуб, простой солдат, господин генерал, — крикнул Матиуш, вскочив с кровати.
— Уж будто! — рассмеялся генерал. — Сейчас проверим. Эй, позвать сюда Фелека. Вошел Фелек в мундире летчика.
— Скажи, Фелек, кто это?
— Это его королевское величество, король Матиуш Первый.
Матиуш не мог больше запираться. Да теперь это было и не нужно. Наоборот, военная обстановка требовала, чтобы громко, на всю армию, на всю страну, крикнуть, что король Матиуш жив и находится на фронте.
— Ваше королевское величество, вы можете уже принять участие в совещании?
— Могу, — ответил Матиуш.
И генерал рассказал, как вместо Матиуша сделали куклу, как эту куклу каждый день возили в машине по столице, как старший министр во время аудиенции даже сажал ее на трон, а кукла, если дернуть ее за шнурок, кивала головой и отдавала честь.
В машину куклу вносили на руках, потому что король Матиуш — как писали в газетах — дал слово, что нога его до тех пор не ступит на землю, пока эта земля не будет освобождена от последнего вражеского солдата.
И долго этот фокус удавался, и люди верили, хоть странно им было, что король Матиуш всегда одинаково сидит на троне и в карете, никогда не улыбается и ничего не говорит, только иногда кивает головой и отдает честь. Некоторые подозревали, а многие достоверно знали об исчезновении короля Матиуша.
В штабе неприятеля тоже начали кое о чем догадываться, предупрежденные своими шпионами, но не
