— Я не позволю! — кричит. — Этот остров слишком близко от материка, где живут негры. Матиуш убежит и поднимет бунт среди моих детей. Что вы придумали, зеленая обезьяна вас побери!
Короли очень обиделись, королева Кампанелла с перепугу чуть не упала в обморок, а учитель географии выронил из рук указку, так как Бум-Друм хотел броситься на него, и только молодой король его удержал.
— Успокойся, мой черный друг, мы еще твой остров не трогаем. Нет, так нет. Разве один этот остров на свете?
Но когда белые короли собрались вечером, отдельно, в апельсиновом саду, все назло Бум-Друму, а может быть немного и молодому королю, этот остров хвалили.
— Что нам слушать этого дикаря! Ему и вправду может показаться, что мы его боимся. Как же Матиуш убежит, если его будет стеречь стража, а ночью маяк будет освещать всю поляну?
— Ведь это ребенок, — сказала королева Кампанелла. — Надо, чтобы вокруг него были деревья, зелень, птичье пение. Матиуш натворил мне бед, но я ему прощаю.
— Благородное сердце вашего королевского величества тронуло нас глубоко, — сказал известный своей любезностью с дамами король Мальто.
— Конечно, — вставил молодой король, — но, уважая ваше чувствительное сердце, мы должны в политике руководствоваться прежде всего разумом и осторожностью.
— Но это ребенок, — повторила королева, подавая молодому королю два апельсина и семь фиников.
— Всё говорит за то, чтобы выбрать именно этот остров, — сказал друг желтых королей. — Подвозить провизию для стражи и Матиуша будет удобнее, так как этот остров ближе, чем другие, притом море там совершенно спокойное. Строить ничего не потребуется, уже есть здание школы, где он может жить. Ну, и будем говорить прямо, если Матиуш попробует убежать, — его съедят дикие звери, а, не зная языка туземцев, как сможет он с ними договориться? Итак, не только доброе сердце нашей прекрасной государыни, но также разум и осмотрительность позволяют нам сделать этот выбор.
Молодой король молчал. Поглощая финики, он думал, огорченный: «Надо будет серьезно поговорить с Бум-Друмом».
2
Матиуш прохаживался по тюремному двору. Вокруг, куда ни погляди, высокие кирпичные стены. Одно старое ореховое дерево посреди двора. Когда-то их было больше, но они росли слишком близко от стены, и когда, лет девять тому назад, из тюрьмы убежал знаменитый разбойник, которого долго потом искала полиция, деревья срубили. Теперь возле стены осталось только двенадцать пней, и от этого двор выглядел еще более унылым.
Прогулка продолжалась полчаса. Впереди Матиуша шли два солдата с заряженными ружьями, позади тоже два, а справа и слева по три солдата с обнаженными саблями. Матиуш смотрел в землю и считал шаги:
— Один-два-три-четыре-пять-шесть-семь…
Всего выходило сто двадцать маленьких или восемьдесят больших шагов: семьдесят до орехового дерева и пятьдесят от дерева до стены. Каждые десять шагов Матиуш поднимал голову и смотрел на дерево.
Но на что еще мог он смотреть? Иногда он совсем закрывал глаза и открывал только тогда, когда надо было посмотреть на дерево. Иногда делал попеременно: то большой, то маленький шаг. Иногда шел на носках, или так: десять шагов на носках, а десять на пятках. Как мог, разнообразил Матиуш свою унылую тюремную прогулку. Ему часто приходила мысль попрыгать на одной ноге, он и прыгал иногда у себя в камере, когда был уверен, что никто его не видит.
Будь он обыкновенным узником, ему было бы легче; но он король и должен всегда думать о своем достоинстве, потому что враги все время хотят его унизить.
— Заключенный номер двести одиннадцать, в канцелярию! — крикнул через оконную решетку начальник тюрьмы.
Матиуш вздрогнул: это его номер. Но сделал вид, что не слышит, и пошел дальше.
— Ваше величество вызывают в канцелярию, — сказал начальник стражи.
Дело в том, что был приказ: обращаясь к Матиушу, называть его королем, так как иначе он не отвечал. Поэтому о нем говорили: заключенный номер двести одиннадцать, а обращались к нему: ваше величество.
Матиуш посмотрел еще раз на ореховое дерево, повернулся, нахмурил брови и, заложив руки за спину, пошел, умышленно делая маленькие шаги, чтобы показать, что он не торопится. Вот он в канцелярии, ждет. Ноги его дрожат, а сердце так бьется, так бьется!
— Ваше величество, извольте сесть, — вежливо говорит начальник тюрьмы, пододвигая ему стул.
Матиуш понял, что случилось что-то необычное. С некоторых пор он научился замечать самые неприметные мелочи, научился читать чужие мысли. Он понял, что люди часто говорят совсем не то, что думают.
Он резко отстранил пододвинутый стул.
В канцелярию вошел король Орестес Второй и какая-то дама, очень красивая, в черном бархатном платье. Король Орестес был у Матиуша на съезде королей, Матиуш узнал его по Ордену Большого Полумесяца: самый большой орден, какой приходилось Матиушу видеть.
— Я королева Кампанелла, — сказала дама в черном платье.
— Заключенный номер двести одиннадцать, — с горечью представился Матиуш и посмотрел ей прямо в глаза.
— О нет! — простодушно воскликнула королева. — Для меня король Матиуш Реформатор останется навсегда добрым покровителем детей и доблестным рыцарем.
И она подала Матиушу руку, которую он почтительно поцеловал.
Затем приветствовать его хотел Орестес. Но Матиуш гордо выпрямился и не подал ему руки.
— Я узник и не имею орденов, — сказал он строго, глядя ему в глаза.
Начальник тюрьмы, желая прервать неприятную сцену, свидетелями которой были солдаты и чиновники, поспешно пригласил всех пройти в гостиную, находящуюся в его собственной квартире.
Увидев ковер, дорогую мягкую мебель, цветы на окнах, Матиуш улыбнулся. Эту горькую улыбку заметила королева.
Оскорбленный Орестес уселся за стол и начал разглядывать картинки, перелистывая лежащую перед ним большую книгу в красивом переплете.
Матиуш был сердит, ужасно сердит. Его сердило все — эта гостиная, начальник, цветы, ковер, рояль, сердило молчанье королевы и даже то, как она на него смотрит. А больше всего сердил Орестес с его огромным Орденом Полумесяца.
«Может быть, он вызовет меня на дуэль за то, что я не подал ему руки?» — подумал Матиущ.
Когда позже Матиуш думал об этом визите, он понял причину своего раздражения. В долгие часы заключения и одиночества Матиуш ждал грустного короля. Когда в гостиной начальника тюрьмы он увидел рояль, грустный король, как живой, предстал перед его взором, а в ушах зазвучали печальные мелодии. Никто другой не имел права к нему пристать. Ну пусть бы уж Кампанелла, а то какой-то там паршивенький королек маленькой страны.
Что бы ему еще сказать, чтобы он понял, что нечего совать нос в чужие дела?
Вообще, Матиушу страшно хотелось сказать о многом, но он боялся, как бы не ляпнуть чего-нибудь некстати. Он вспоминал церемониймейстера, который всегда вовремя все делал, и у него всегда был порядок. А тут? Королева смотрит на него, король разглядывает картинки, а начальник тюрьмы стоит, как столб, и всему этому не видно конца.
— Может быть, подать чай или кофе со сливками? У меня есть отличное домашнее печенье, — начал
