Матиуш даже не взглянул на фотографию; он положил ее на стол и занялся канарейкой. Он начал чистить клетку, хотя она была чистая, налил в блюдце воды, хотя знал, что оно слишком большое и не пройдет в дверцу. Потом просунул между прутьями кусочек булки и кусочек сахару, то и дело поглядывая на часы, — он ждал, когда пройдут четырнадцать минут и королева оставит его одного.
«Скорей бы ушла», — думал Матиуш.
Кампанелла тоже с тревогой смотрела на часы. Ведь это было ее последнее посещение, она должна была ехать на заключительное заседание, чтобы подписать документ о высылке Матиуша, А ей хотелось еще кое о чем спросить его.
— Матиуш, я хочу с тобой поговорить. Не знаю, удастся ли мне это. Но я постараюсь… Оставь пока канарейку, потом все это сделаешь.
Матиуш нахмурился.
— Я слушаю.
— Скажи мне, только откровенно, если бы короли разрешили… Как ты думаешь?… Я одна на целом свете, так же, как ты. У меня нет детей, нет никого… Ты не хотел бы, чтобы я стала твоей матерью?… Ты будешь жить в апельсиновом саду, в моем прекрасном теплом краю, в большом мраморном дворце. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Со временем короли простят тебя. А когда я стану старой, а ты будешь взрослый, я отдам тебе трон и корону, и ты снова будешь королем.
Кампанелла хотела обнять Матиуша и поцеловать, но Матиуш быстро отстранился.
— Я король, у меня есть свое королевство, и чужая корона мне не нужна.
— Но, Матиуш…
— Я не Матиуш, я — король, взятый в плен, а то, что у меня отняли, я верну.
Большой тюремный колокол возвестил, что четырнадцать минут истекли. Матиуш закусил губы. Сердце его колотилось. Он думал-думал-думал.
— Королева, — сказал Матиуш, — благодарю тебя. Ты была ко мне очень добра. Я не хочу быть неблагодарным. Именно поэтому я не согласился. Если бы я согласился, я причинил бы тебе немало огорчений.
— Почему?
— Потому что я бы убежал. Я убегу, обязательно убегу. Пусть они меня стерегут. Пусть хорошенько за мной смотрят!
Снова ударил тюремный колокол.
И Матиуш, уже совершенно спокойно, закончил:
— Ваше величество, пока меня держат в тюрьме силой, я свободен, могу делать, что я хочу, свободно себя защищать. Если бы я согласился стать твоим сыном, я был бы пленником уже навсегда.
И тут в третий раз ударил тюремный колокол. Королева вышла.
Бежать!
Матиуш удивлялся, что только теперь он подумал об этом серьезно. Эта мысль и раньше приходила ему в голову, но он сомневался, удастся ли ему, сумеет ли он, куда убежит и зачем? И только теперь, когда королева предложила ему то, о чем в неволе он мог только мечтать, Матиуш твёрдо и окончательно пришел к этому решению.
Он не думал теперь, удастся это ему или нет, не думал, куда он убежит и зачем. Он знал одно: он должен, должен бежать. Матиуш больше не тосковал, не смотрел поминутно на часы. У него было страшно много работы. Он должен был тщательно изучить тюремный сад, каждый поворот» каждый отрезок стены, каждое близко стоящее к ней дерево. Должен целыми часами составлять планы, с чего начать, когда он окажется уже за стеною. Нужно тщательно обдумать, что надеть, что взять с собой в дорогу. Необходимо иметь веревку, но как ее достать?
Матиуш не заметил, как наступил вечер, зажегся свет, и запела канарейка.
Он подошел к клетке — испуганная птичка умолкла на минуту, но вскоре запела еще громче и красивей.
«Мамочка, ты видишь: Кампанелла хотела отнять у тебя Матиуша. Они отняли у меня трон, отняли корону, а теперь хотели украсть и меня. Я не оставлю тебя, мамочка, в тюрьме, мы убежим вместе. Не бойся, я сумею тебя защитить».
Матиуш вынул фотографию из дорогой, выложенной крупными жемчужинами рамки, осторожно приложил к губам, спрятал в боковой карман, к самому сердцу, и улыбнулся:
— Ведь правда, так тебе лучше, мамочка?
Канарейка весело запела.
— Ну как там? — спросил король Орестес.
— Матиуш страшно расстроен, — отвечала королева уклончиво.
Но на первом же заседании королей она попросила слово, чтобы говорить о Матиуше.
— Ваши величества, не подписывайте этот документ. Нельзя сравнивать Матиуша ни с Наполеоном, ни с каким-нибудь другим взрослым королем. Хотя у меня нет детей, но у меня к нему материнское чувство. Матиуш нервный и впечатлительный ребенок, но у него доброе сердце.
— Начинается, — буркнул молодой король, наклонившись к своему соседу Бум-Друму.
— Если бы вы знали, как его обрадовала канарейка, как он начал давать ей воду, хлеб и сахар! Дети легкомысленны и неопытны…
Королева Кампанелла видела, что все скучают, зевают, курят, вздыхают. Но королева говорила, говорила. Уж старый король Альфонс Бородатый заснул в кресле, уж бледный король Митра Бенгальский принял порошок от головной боли, когда, наконец, Кампанелла объяснила суть своей просьбы.
— Отдайте мне Матиуша!
— Мы проголосуем, — быстро сказал король, друг желтых.
— Проголосуем, — согласились остальные.
— Еще минутку, — просила Кампанелла, — я забыла сказать…
— Сделаем небольшой перерыв, — предложил Орестес.
— Выпьем чаю.
— Поужинаем.
Гостеприимная Кампанелла сама наливала королям лучшие вина и ликеры, каждого спрашивала, какие напитки он любит… Лакеи на велосипедах привозили из самых дорогих ресторанов изысканные кушанья. Гостей угощали сигарами. Были фрукты, мороженое, какое только есть на свете: сливочное, ванильное, малиновое. Торты. Мед, турецкий шербет, орехи в сахаре, ирис, коврижка, швейцарский сыр, пильзенское пиво.
— Не хватало только английской соли и персидского порошка, — сострил на следующий день король Мигдал Ангорский, известный шутник.
Разумеется, голосование было отложено. Потому что, хотя королям не запрещено есть и пить, сколько они хотят, на этот раз они выпили чересчур много.
Когда назавтра было решено, что голосование будет происходить не у Кампанеллы, а в очаровательной рыбацкой деревушке, королева поняла, что ей откажут. Ведь неловко быть в гостях и не выполнить просьбы хозяйки.
Так и случилось.
— Двенадцать за, четыре против. Матиуш поедет на необитаемый остров.
— Пожалуйста, подпишите.
Кампанелла подписала последняя и первая уехала не попрощавшись.
«Я должна спасти это бедное дитя, во что бы то ни стало», — решила королева.
А Матиуш не на шутку готовился к побегу.
Стена тюремного сада была старая и поросла диким виноградом. Матиуш выносил в сад клетку с канарейкой, ставил ее у стены и делал вид, что играет в Робинзона. Паяц был Пятницей, канарейка — попугаем, и так же, как Робинзон, Матиуш на коре дерева ежедневно делал одну зарубку.
Солдаты, видя, что маленький узник совершенно успокоился и забавляется, как дитя, следили теперь
