Так ничего толком и не решив, взглянул на часы. Время, зарезервированное майором на оформление нужных документов, истекло, и я направился к его палатке. А по дороге принял наконец и решение (возможно, самое малодушное в жизни): вверить наши с дядей жизни… судьбе. Решил остаться хорошим для всех и каждого. Никого не обманывать, никого не предавать. Главное — самому не запачкаться. В тот момент подобное решение представлялось мне наиболее разумным, пусть и половинчатым.
Зайдя в палатку Ганити, я вписал свои паспортные данные в книгу регистрации и получил на руки заверенное двумя подписями и печатью направление в миссию ООН на два лица. Собственноручно вписав в него наши с дядей фамилии и инициалы, я бережно сложил важную бумагу и спрятал в карман.
— Спасибо, майор, — поблагодарил я. — Кстати, а не могли бы вы отправить нас в одно из ближайших селений сегодня же? Всё-таки, мне кажется, наше присутствие здесь доставляет вам массу лишних хлопот… А наутро я сам выйду к шоссе и попробую нанять какой-нибудь транспорт. Как полагаете, за два дня мы сможем добраться до госпиталя?
— При благоприятном стечении обстоятельств — вполне, — ответил офицер. — Просто учтите, что первые колонны начинают выдвигаться в дорогу сразу после пяти утра. А вот что касается вашей просьбы… К сожалению, отправить вас прямо сейчас не могу, поскольку использовать военные машины не по назначению строжайше запрещено. Однако не расстраивайтесь: скоро привезут ужин, и вы сможете уехать обратным рейсом. Готовьтесь потихоньку, часа два у вас еще есть…
«Интересно, почему майор так быстро согласился избавиться от нас? Неужели наше присутствие и впрямь ему столь сильно мешает?» — задумался я, вернувшись в отведенный нам с дядей домик. Судя по царившему здесь запустению, эта каморка почти не используется. Тогда зачем тут стол? Допросы проводить? Возможно. Выдвинув один за другим все шесть ящиков письменного стола, я не обнаружил в них ничего примечательного: обломки карандашей, скрепки, два ключа на колечке, обрывки каких-то бумажек… Встав на колени, заглянул под фанерное днище и в небольшой щели под левой тумбой заметил вдруг латунную трубочку револьверного патрона. С помощью деревянной линейки, найденной в одном из ящиков, подкатил патрон к себе.
Неожиданная находка дала пищу очередным размышлениям: калибр и размер патрона никаким боком не подходили советским образцам стрелкового оружия, коими была вооружена мозамбикская армия! Я оглядел каморку внимательнее, и взгляд мой упал на деревянный ларь, стоящий в самом углу. Собственно, удивило даже не наличие ящика в комнате, а то, что его заперли зачем-то сразу на два висячих замка. Более того, каждая доска была перехвачена еще и широкой стальной лентой…
«Да они же складируют здесь конфискованное оружие! — осенило меня. — Теперь понятно, почему мы им мешаем. Ведь если еще кого-нибудь задержат с винтовкой или пистолетом — придется нас выпроваживать: оружие разряжать, номер ствола в книгу учета вписывать, в ларь укладывать. Потому-то и необычный патрон на полу валялся. Рассыпали, видать, несколько штук в спешке, а собрали не всё…»
Моя догадка, конечно же, требовала более веского подтверждения, но я и без того был уверен: весь боевой арсенал отряда Мунги лежит именно здесь, под этими двумя замками.
После ужина настало время покинуть очередное наше пристанище. Машина, доставившая в отряд продовольствие, являла собой странную помесь тракторной тележки, комбайна и… «роллс ройса». В передней части деревянного корпуса стояла прибитая к полу табуретка для водителя, справа от нее располагался обмотанный проводами и трубками двигатель от престижной импортной машины, а задняя часть чудо-сооружения местного Кулибина представляла собой большой кузов, предназначенный как раз для размещения тары с продовольствием. Двое солдат, выделенных мне в помощь любезным майором, уложили Владимира Васильевича ближе к задней оси, а я разместился позади водителя, пообещав придерживать в дороге пустые армейские термосы, с непокорным нравом которых был прекрасно знаком.
На прощание я дружески пожал майору Ганити руку, чувствуя себя при этом распоследним подлецом. Но разве мог я — одинокий чужестранец, обремененный заботами о больном родственнике, — хоть как-то повлиять на происходящие в Мозамбике события? В итоге я лишь мысленно пожелал майору удачи и попросил всех опекающих Мозамбик богов уберечь этого достойного и сердечного человека от всякого рода напастей.
Наконец водитель в накидке, характерной для народности тсонга, врубил стартер, и мы тронулись в путь. Машина, собранная из непонятно как взаимодействующих частей и агрегатов, двигалась, к моему удивлению, весьма шустро.
— Славненько я сегодня поспал, — раздался голос дяди, — прямо как в детстве. Наверное, пришел конец нашим мытарствам, а? Как считаешь, Санька?
— Не уверен, — ответил я, наблюдая за манипуляциями водителя. — Но на всякий случай запасся направлением в госпиталь миссии ООН. Если до завтрашнего дня с нами ничего не случится, направимся именно туда.
— А что с нами может случиться? — самонадеянно ухмыльнулся дядя. — Мунги с подельниками арестован, дорога контролируется правительственными войсками…
Машину неожиданно сильно тряхнуло, и водитель, негромко выругавшись, снизил скорость до минимума. Тряхнуло еще раз, и я свесился через низкий бортик полюбопытствовать причиной задержки. Оказалось, что просто с вплотную обступивших нас громадных деревьев на дорожное полотно упало несколько крупных сучьев.
— Эй, — крикнул я шоферу, — тормозни, я их уберу!
Тот отчего-то зло взглянул на меня и, напротив, резко вывернул влево, намереваясь объехать самый толстый сук. Едва я начал смещаться к упрямцу, чтобы заставить-таки остановиться (тряска для дяди была убийственна), как над моим правым ухом что-то прожужжало. Водитель вдруг громко охнул, волчком подскочил на табуретке и… неуклюже завалился прямо на двигатель. Я бросился к парню на помощь, но тут же увидел, что никем не управляемая машина неумолимо приближается к глубокому кювету. Метнувшись к рулю, я впопыхах наехал на крупный сук и от жесткого толчка крайне неудачно прикусил язык.
Взбесившись от боли, я судорожно вдавил педаль газа, но в ту же секунду в кузове раздался страшный грохот, а мое плечо с нечеловеческой силой сжала чья-то рука. Едва не заорав от ужаса, я всё же нашел смелости оглянуться: в меня вцепился не кто иной, как Омоло. Одной рукой он цепко держался за меня, а другой энергично выдирал из горла неподвижного водителя стрелу.
— Изи, изи
Как послушный ученик, я взглянул в том же направлении. Между рощей и начинающейся за ней плантацией неведомых плодовых деревьев отчетливо виднелся съезд на проселочную дорогу. Повинуясь указаниям балансирующего за моей спиной кафра, я свернул с шоссе и помчался по укатанному проселку.
Поворот, еще один. Наконец, опять же по знаку Омоло, я заглушил мотор. Массивным бампером машина снесла по инерции несколько сухих деревьев, и наступила тишина. Кафр тут же соскочил на землю и, приложив руку к уху, начал напряженно вслушиваться в издаваемые окружающим миром звуки. Простояв так минут десять и убедившись, видимо, что погони нет, он молча принялся за труп водителя.
Спрятав убитого в густой траве, Омоло, используя переводческие способности Владимира Васильевича, не терпящим возражений тоном начал излагать план дальнейших действий. Мне в его плане отводилась самая безобидная роль — всего лишь «живой стремянки». В силу своего высокого роста я должен был подсадить кафра на крышу барака, чтобы он мог без труда добраться до вентиляционного отверстия и опустить в него сплетенный из лиан канат. Далее, согласно плану, Мунги и его ребята выберутся по канату наверх, спустятся по скату, после чего попадут опять же в мои объятья. Часового, если тот встанет вдруг на пути, Омоло брал на себя: предполагал убить, как и водителя, стрелой с острым стальным наконечником.
Я вспомнил, как несколькими часами раньше принял решение положиться на судьбу, и незаметно для кафра обреченно вздохнул.
А уже примерно в половине первого мы вдвоем отправились осуществлять задуманное. Местоположение дорожного заслона, несмотря на непроглядную ночь, обнаружили легко и быстро — благодаря двум кострам, один из которых полыхал непосредственно у дороги, а другой слабо мерцал между палатками. Подкравшись ближе, заметили и третий источник света — керосиновый фонарь, висящий на
