Перед военачальником стоял складной столик, на котором была расстелена карта. Он взглянул на Уолтера и что-то сказал отцу Теодору приятным голосом.
— Благородный господин Баян не желает разговаривать с вами на «би-чи», — объяснил священник. — Поэтому я буду выступать в роли переводчика. Он вас приветствует и предлагает сесть.
Прислонившись спиной к центральному шесту юрты, сидел слуга. Он громко храпел, но тут же проснулся и поставил второе кресло напротив хозяина. Баян засучил широкие рукава халата. Было видно, что он с удовольствием предвкушает игру. Он показал на огромного персидского кота, торжественно восседавшего на столе.
— Благородный господин спрашивает, не мешает ли молодому человеку присутствие его старого любимца Буугра.
— Нет, нет, — ответил Уолтер. — Скажите ему, что я люблю кошек, а этот кот удивительно красив.
Кот не мигая уставился на юношу огромными янтарными глазами. Баян тоже очень внимательно изучал Уолтера, и тому стало неприятно от этих взглядов.
— Господин спрашивает, разбирается ли его гость в военной тактике?
Уолтер покачал головой:
— Я так мало в этом смыслю, что не посмею выразить свое мнение по этому поводу в присутствии великого Баяна.
Баян довольно кивнул крупной головой. Но тем не менее начал высказывать свои соображения, базируясь на изучении лежавшей перед ним карты, а священник негромко переводил:
— Мы называем страну маньчжу Желтой Подушкой, — сказал Баян, ведя пальцем по границе. — Она бесформенная, мягкая и податливая. Армии Великого хана желают покорить маньчжу и забрать все пограничные провинции на юге, применяя
Уолтер внимательно слушал хозяина, рассматривая при этом убранство юрты. В ней было столько вещей, что он удивился, как слуги умудряются все складывать и упаковывать каждый день. Было даже большое зеркало. Баян был весьма тщеславный человек, и это качество проскальзывало в каждом его жесте и слове. Кроме того, в юрте стоял большой сундук, еще один стол, где лежали карты, и широкий помост, на котором спал полководец. Слуга снова прислонился к шесту и захрапел громче прежнего. В воздухе витали соблазнительные ароматы, и время от времени колыхался занавес у задней стенки. Уолтер понял, что в юрте находилась женщина.
— Желтая Подушка, — продолжал Баян, — подобна осьминогу, протягивающему свои щупальца во всех направлениях. Если отрезать ему одно щупальце, то на его месте вскоре вырастет другое. Но если нанести удар по голове и пронзить жизненно важный орган, то щупальца сразу обмякнут, а потом вообще отпадут. — Баян наклонился вперед. Его удивительные глаза сверкали. — Те, кто последует за армиями Баяна, увидят, как те спустятся вниз по реке Хан, пересекут могучую Янцзы, а затем прямо отправятся в Кинсай. Когда Кинсай падет, будет легко покорить маньчжу. Я не стану сражаться против людей, нет, только с географией. Мне кажется, что император Сун в Кинсае не помнит Чингисхана. Ему нравится смотреть, как его женщины обнаженными купаются в императорских прудах, и на этом заканчиваются все его интересы. Его министры трусливы и продажны и уверены, что с их великой страной ничего не может случиться. Они ничего не смыслят в войне и считают, что если надеть на солдат страшные маски, то враги сразу их испугаются. — Баян закинул голову назад и громко захохотал: — Они сами помрут от ужаса, когда монголы наводнят Кинсай!
Он замолчал, хлопнул в ладоши и что-то приказал опять проснувшемуся слуге. Тот убрал со стола карту и поставил набор шахмат из слоновой кости. Уолтер с удивлением взглянул на них. Он с трудом узнавал фигуры, к которым привык. Там было четыре высоких слона с золотыми паланкинами на спине. Это были великолепные старинные шахматы, но было видно, что с ними весьма небрежно обращаются. Фигурки были грязные и засиженные мухами.
— Великий господин Баян всегда делает первый ход, — заявил отец Теодор.
Полководец сделал быстрое движение рукой, и его пешка начала сражение. Такое начало было новым для Уолтера, и он раздумывал целую минуту, прежде чем сделал ответный ход. Баян с кошачьей фацией быстро переставлял фигуры. Он сразу начал наступление, и его атака была так хорошо спланирована, что Уолтеру оставалось только обороняться. Он пытался играть как можно лучше, внимательно обдумывая каждый ход. «Только бы я хорошо сыграл, — подумал юноша. — Я должен постараться, чтобы он послал за мной еще раз».
Конечно, ему был заранее известен финал игры, но англичанин храбро и упорно сопротивлялся, и Баяну несколько раз приходилось пересматривать свою тактику, прежде чем он добился победы. Уолтер понял, что Баян ожидал от него именно этого. Баян оживился, он с удовольствием пил кобылье молоко из серебряной чаши и часто смеялся. Вдруг кот резко протянул лапу и сбросил фигурку с доски. Баян громко захохотал.
— Мой умница старик Буугра! — воскликнул он. — Он взял фигуру, которой я хотел сделать следующий ход. Может, он хотел мне подсказать? Или напоминал, что я его давно не гладил по голове?
Кот не дал понять, чего же ему хочется. Он свернулся в клубок и больше не обращал на них никакого внимания.
Они сыграли три раза, и каждый раз заканчивалось победой полководца. Баян хлопнул в ладоши, и слуга убрал доску. Монгол о чем-то быстро заговорил.
— Он говорит, что вы ему понравились, — перевел отец Теодор. — Еще он сказал, что вы — красивый парень и что он никогда прежде не видел таких волос. Он уверен, что вы пользуетесь огромным успехом у женщин. Что касается шахмат, то вы играете вполне прилично и он и впредь будет с вами играть. — Священник добавил от себя: — Вам повезло, что в караване нет никого, кто мог бы играть лучше вас.
Баян зевнул, потянулся и отдал какой-то приказ.
— Мы должны его покинуть, — произнес священник и поклонился так низко, что чуть не упал ничком.
Уолтер тоже поклонился и последовал за отцом Теодором. Священник тихо засмеялся:
— Он послал за женщиной. Кажется, сегодня он будет развлекаться с татаркой. Он называет ее Джуулем Сибуу, что значит Мягкая Птичка.
Уолтер вернулся в палатку в хорошем настроении. Ему удалось завоевать расположение командующего армией Ху-билай-хана.
«Мне кажется, — подумал он, — что все потихоньку налаживается».
У них в юрте чувствовалось напряжение. Уолтер был уверен, что Мариам симпатизировала Трису. Он всегда жил в изоляции от людей, и сейчас ему это было особенно неприятно. Когда Трис входил в юрту, девушка бежала к нему, и на ее темном личике светилась улыбка. Они не могли переговариваться друг с другом, но кивали головой, и было ясно, что они нравились друг другу.
Мариам сторонилась Уолтера, и казалось, что она его даже немного побаивалась. Иногда он резко поворачивал голову — она всегда смотрела на него, но юноша не мог понять выражение ее лица. И каждый раз она сразу отводила глаза.
«Наверное, я не умею заводить друзей», — горько думал юноша.
Когда девушка начала обучать Тристрама наречию, на котором объяснялись в лагере, стало еще хуже. Уолтер был рад, что она взялась заниматься с Трисом: он сам пытался это делать, но ничего не вышло. Трис говорил, что иностранные слова не приживаются в его голове и не желают туда заходить, как строптивая лошадь не желает заходить в новую конюшню. Друзья несколько раз брались за уроки, но потом по обоюдному согласию оставили это. Когда за дело принялась Мариам, Уолтер почувствовал себя очень одиноким.
Первый урок состоялся, пока он играл в шахматы с Баяном. Когда Уолтер вернулся в юрту, девушка сидела, подобрав под себя ноги, перед высоченным Трисом, и ее лицо было преисполнено решимости. Она показывала ему на различные предметы и называла их на «би-чи», повторяла несколько раз, а потом просила, чтобы юноша повторил.
—
