одинаковые коричневые кожаные куртки. Ребята сначала подошли к лотку с постерами групп «Кино», «Аквариум» и «Ласковый Май», причем фотографий с Шатуновым среди них было едва ли не девяносто процентов. После — к тележке с мороженным, затем — к сигаретному киоску, бесцеремонно отодвинув тощего мальчугана лет пятнадцати. Примечательным во всех передвижениях было то, что не сделав ни одной покупки, братишки везде получили сдачу. Мои клиенты — к гадалке не ходи.
Подождав, пока ребята проинспектируют весь рынок, и завернут в арку дома, я скользнул следом. Во дворе рэкетиры подошли к, наверное, наикрутейшей тачке в городе — белой квадратной японке со спаренными круглыми задними фонарями и надписью «Skyline» на отражателе.
У меня в жизни было многое, в том числе, в годы безоблачной юности, и пара лет увлечения стрит- рейсингом — поры, когда один лишь звук «скай» заставлял биться быстрее сердце любого мальчишки. Минул десяток лет, но я до сих пор до последнего штриха помнил хищный взгляд серии R34, плавные линии R33, неуклюжую угловатость легенды горы Айко R32, грубую, топорную красоту R31… но такой антиквариат я видел впервые!
— Обалденный аппарат, — нарочито громко произнес я, привлекая внимание бандитов.
Оба резко развернулись. Тот, что стоял справа от автомобиля, уже открыл рот, приготовившись послать пришельца, то ли по матушке, то ли по батюшке, но, смерив меня взглядом, поняв, что перед ним не лох-ларечник, проглотил заготовленный ответ, и коротко спросил:
— Че надо?
— Да так, — зевнул я. — Смотрел я на ваш бизнес, и думал — а не хотят ли пацаны подзаработать?
Привыкнув действовать грубой силой, да, даже, скорее, не столько силой, сколько напором и наглостью, бандит, не переварив до конца выгодное предложение, сделал первый необдуманный поступок — отодвинул край куртки, демонстрируя рукоятку заткнутого за пояс Нагана.
— Знаешь, че это такое? — с понтом поинтересовался он.
— Ага, — кивнул я. — Семизарядный револьвер Наган образца 1895 года, калибра 7,62 мм. Благодаря уникальной системе обтюрации пороховых газов, в годы второй мировой войны, оборудованный глушителем, использовался подразделениями СС для специальных операций. Судя по штамповке на рукоятке — сделан в начале сороковых годов на Ижевском заводе.
Ну… просто оба года, что я строил этот долбанный цех, в прорабском вагончике — как ни зайду туда, телевизор всегда показывал «Криминальную Россию». Надо же — пригодилось!
— Слышь, — набычился амбал. — А ты, случайно, не… этот… как его…
— Агент Эрик Картман, ЦРУ, — улыбнулся я.
— Так за тебя блатные столько капусты отвалят! — обрадовался рэкетир.
— Ты, дружище, кое-чего, похоже, не понял, — оскалился я, стараясь, чтобы мой оскал получился не уже, чем у бандита. — ЦРУ — это тебе не ментовка какая-нибудь. В одно прекрасное утро проснешься, а твоя пукалка уже у тебя в заднице. И даже мушку никто не спилит — поверь. А чтобы соседей не будил, тебе пасть твоими же яйцами и заткнут. Так ссориться будем, или бабки зарабатывать?
Для верности я потряс стодолларовой купюрой. На этот раз — одной. Гарантий, что и у этих комсомольцев не съедет крыша при виде пресса бабла не было. Но были и отличия, основное — в том, что этим ничего не мешало завалить меня и слинять по-быстрому.
— Что делать-то? — сломался бандит.
— Нужен паспорт, — ответил я. — И водительское удостоверение категорий «А» и «В».
— Пятьсот, — назвал цену напарник рэкетира, заслужив тем самым резкий взгляд бригадира. — Не рублей, конечно.
— Сто бакинских сейчас, и еще пятьсот, когда документы будут готовы, — поправил его первый.
— Заметано, — кивнул я, передавая зеленую бумажку.
— Пошли, — поиграл скулами старший, и твердой, пружинистой походкой зашагал обратно — в сторону рынка.
Я последовал за ним, замкнул колонну второй бандит. Петляя между лотков, мы вышли к почтовому отделению. Рэкетир, пригнувшись, зашел в маленькую, узкую дверь рядом, над которой висела фанерная табличка с надписью «фотоателье», сделанная краской по трафарету. Фотограф, завидев нашу веселую компанию, испуганно вжал голову в плечи.
— Я же сегодня уже платил! — попробовал возмутиться он.
— Не мечись, как вошь под ногтем, — буркнул браток. — Надо будет — еще раз заплатишь. Щелкни его, — он ткнул в меня своим толстым пальцем.
— А, — облегченно вздохнул художник. — Это мы завсегда!
Я сел на предложенный стул, фотограф навел на меня жерла софитов и ствол фотоаппарата.
— Чуть левее, — попросил он. — Так, еще чуть-чуть… отлично! Теперь замрите, и постарайтесь не мигать! Все, готово!
— Когда будет готово? — осведомился бандит.
— Завтра после двух, — ответил владелец ателье.
— Поздно, — покачал головой рэкетир. Непонятно, как ему это удалось, при почти полном отсутствии шеи! — Надо сегодня через два часа.
— Сделаем, — вздохнул кооператор.
— Тебе какое имя писать? — спросил меня громила.
— Имя… ну… — задумался я. — Даже не знаю… напиши Михаил Федорович Романов!
Шутки, кроме меня и фотографа, никто не понял. Не удивительно — ребята, наверное, события прошлой пятилетки — и то с трудом помнили, а уж историю семнадцатого века — и подавно. Условившись встретиться на следующий день, мы распрощались, то есть каждый молча пошел своей дорогой, комсомольцы — к своему антиквариату, я — к «Дому книги», где оставил свой байк.
На обратном пути мне повезло меньше: похоже, внимание инспектора на посту на плотине привлек сверток на багажнике Явы. Конечно, можно было утопить по полной, и хрен бы меня догнал и желтый Москвич с синей полосой, и, тем более — «ухастый» Урал с коляской. Но, по номеру, один черт, вышли бы и на дружка Вероники, и, через него — на меня. А такая перспектива меня не радовала. Сбросив скорость, я остановился перед постовым, сверкающим белой кожей кобуры, портупеи и перчаток.
— Инспектор ГАИ старшина…ов, — козырнул патрульный. — Ваши документы.
Забавно! У всех гайцев, и в мое время, и сейчас, дефекты дикции начинаются именно там, где произносится фамилия инспектора. И заканчиваются там же.
— Что везем, товарищ Картман? — поинтересовался старшина.
Я чуть не подпрыгнул вместе с мотоциклом. Как? Откуда? Неужели, все? Но, слава Богу, если бы я не умел включать дурака, когда надо, то, работая полдесятка лет на подрядах на заводах нашей любимой Родины, вряд ли вывез бы после окончания работ, вместе со своим оборудованием, еще и половину предприятия. Впрочем, чего его включать-то?
— Чего-чего? — переспросил я с самым невинным видом.
— Что в футляре? — повторил инспектор.
На этот раз фамилии толстяка не прозвучало. То ли послышалось, то ли каждого шофера пытались взять на понт.
— В футляре? Печатная машинка. Курсовые досдаю, — соврал я.
— А номерок-то у нас грязный, — покачал головой гаишник, стоя перед передним колесом байка, где номеров не было с сороковых годов. — Надо бы составить протокольчик… — старшина выжидающе посмотрел на меня. — … да бланки закончились.
— А! — догадался я, доставая реквизированный червонец. — Бланки? Да у меня есть!
— Ты что, дурак? — зашипел мент, засовывая мне в руку документы. — В права положи, и обратно отдай.
Я открыл книжечку… и сердце чуть не выскочило из груди. Сбоку от фотографии пацана, каллиграфическим подчерком было выведено — «Юрий Иванович Картман». Я просто не знал, плакать мне, или смеяться. Это же дал Бог дураку фамилию! И как же мне повезло, что я не стал отнекиваться от этого имени! Вложив в корочки «лысого», я снова отдал их постовому.
— А, ну теперь все в порядке! — улыбнулся он. — Постарайтесь больше не нарушать, товарищ
