заря. Он взглянул на квадратный циферблат старых наручных часов Дока, которые лежали на каминной полке. Ах да: дойка. Всю неделю. Оберон кое-как поправил покрывало на кровати, подсунул под нее руку, произнес «ап» — и обратил кровать в старый зеркальный гардероб. Он всегда испытывал удовлетворение, когда слышал, как она щелкала, становясь на место.
Натягивая высокие сапоги и толстый свитер, он глядел на легкий снегопад за окном. Снова зевнув (будет ли у Джорджа кофе? Заранее Вам признательный), Оберон нахлобучил на голову шляпу и затопал к двери. Он запер дверь Складной Спальни и двинулся вниз по ступенькам, через окно на пожарную лестницу, в холл, через пролом в стене и на лестницу, которая вела к кухне Мауса.
В самом низу он набрел на Джорджа.
— Ты не поверишь, — проговорил тот.
Оберон остановился. Джордж ничего не добавил к своим словам. Он выглядел так, словно увидел привидение. Прежде Оберону не попадались люди, увидевшие привидение, но он сразу понял, что означает этот взгляд. Джордж и сам мог бы сойти за привидение, если на лице призрака может отражаться буря противоречивых чувств, а прежде всего ошарашенность.
— Что такое? — спросил Оберон.
— Ты ни за что. Ни в какую не поверишь.
На Джордже были древние-предревние носки и стеганый боксерский халат. Взяв Оберона за руку, он повел его через холл к кухонной двери.
— Что такое? — повторил Оберон.
На спине халата Джорджа стояло обозначение: «Йонкерс АК». У раскрытой нараспашку двери Джордж вновь повернулся к Оберону.
— Вот что, бога ради, — умоляюще зашептал он, — ни слова об этой истории… ну, ты знаешь. Об истории, которую я тебе рассказывал, — он бросил взгляд на открытую дверь, — про Лайлак. — Это имя он не произнес, а скорее выразительно обозначил одними губами и испуганно, предостерегающе махнул рукой. Потом он еще шире распахнул дверь.
— Смотри, — сказал Джордж. — Смотри, смотри. — Как будто Оберон мог не смотреть. — Это мое дитя.
Девочка сидела на краю стола, качая босыми скрещенными ногами.
— Привет, Оберон, — сказала она. — Ты вырос большой.
Оберон чувствуя, что глаза его души разбегаются в разные стороны, но не сводя взгляда с ребенка, прикоснулся к тому месту в своем сердце, где хранилась воображаемая Лайлак. Она была там.
Так это была…
— Лайлак, — произнес он.
— Мое дитя. Лайлак, — сказал Джордж.
— Но как?
— Меня не спрашивай, — отозвался Джордж.
— Это долгая история, — проговорила Лайлак. — Самая долгая из всех, что я знаю.
— Скоро будет это самое собрание, — сказал Джордж.
— Парламент, — пояснила Лайлак. — Я пришла сказать вам.
— Она пришла сказать нам.
— Парламент, — повторил Оберон. — Что за черт.
— Послушай. Не спрашивай меня. Я спустился, чтобы сварить кофейку, и тут услышал стук в дверь…
— Но почему она такая маленькая?
— Ты меня спрашиваешь? Я выглянул — вижу, в снегу ребенок…
— Она должна быть намного старше.
— Она спала. Или черт знает что еще. Откуда мне знать? Я распахнул дверь…
— Поверить вроде как трудно.
Лайлак, сцепив руки на коленях, переводила взгляд с одного на другого; отцу она посылала улыбки, полные радости и любви, Оберону заговорщически подмигивала. Они замолчали, пристально ее рассматривая. Джордж подошел ближе. На лице у него было написано взволнованное, радостное удивление, как будто он только что сам высидел цыпленка.
— Молоко, — сказал он, прищелкнув пальцами. — Как насчет молока. Дети ведь любят молоко?
— Я не могу, — отозвалась Лайлак, посмеиваясь над его заботливостью. — Здесь не могу.
Но Джордж уже доставал банку с конфитюром и бидончик козьего молока из холодильника.
— Конечно, — сказал он. — Молоко.
— Лайлак, — спросил Оберон, — куда это ты нас зовешь?
— Туда, где будет собрание. Парламент.
— Но где это? С какой стати? И что…
— Ох, Оберон, — поспешно перебила его Лайлак, — они все тебе объяснят на месте. Нужно только пойти туда.
— Они?
Лайлак завела глаза вверх, изображая, что ее терпение подходит к концу.
— Ну, давай же. Все, что нужно, это поспешить, иначе опоздаешь…
— Никто сейчас никуда не пойдет, — отрезал Джордж, суя в руки Лайлак чашку с молоком. Она смерила чашку удивленным взглядом и поставила ее на стол. — Ты наконец вернулась, и это замечательно. Уж не знаю, как и откуда, но ты здесь, живехонька, и мы остаемся.
— Но вы должны идти. — Лайлак потянула Джорджа за рукав халата. — Обязательно. Иначе…
— Иначе?
— Конец будет неправильный, — мягко проговорила она. И добавила еще мягче: — У Повести.
— Ага. Ага, у Повести. — Джордж стоял, уперев руки в бока, и скептически кивал головой, не зная, правда, что ответить.
Наблюдая отца и дочь, Оберон думал: значит, это еще не все. Эта мысль возникла у него, как только он вошел в старую кухню, — то есть не мысль, а уверенность — уверенность, от которой волосы у него на затылке встали дыбом, а душу затопило странное чувство, будто глаза его смотрят в разные стороны, но видят яснее, чем прежде. Это еще не все. Он долго жил в маленьком помещении, Складной Спальне, где изучил каждый уголок, изучил, как собственные внутренности, и пришел к выводу: все нормально, подходит, вроде как жить можно; вот кресло у очага, вот кровать, чтобы спать в ней, вот окно, чтобы через него смотреть. Пусть здесь тесно — теснота искупается осмысленностью. А теперь он словно бы опустил стенку зеркального гардероба и увидел за ней не кровать с заплатанными простынями и старым стеганым одеялом, а портал, корабль под всеми парусами, поднимающий якорь, ветреный рассвет и аллею среди высоких деревьев, которая теряется за горизонтом.
Испуганный, Оберон захлопнул стенку. Приключениями он сыт по горло. Он ступал уже по диковинным тропам и сошел с них не просто так. Он встал и протопал в резиновых сапогах к окну. Недоеные козы жалобно мекали у себя в квартире.
— Нет, — сказал Оберон, — нет, Лайлак, я не пойду.
— Но ты даже не выслушал, зачем это нужно.
— Мне все равно.
— Война! Мир! — вскричала Лайлак.
— Все равно.
Оберону не хотелось двигаться. Если бы весь мир прошествовал туда мимо него, — что было бы вполне возможно — он бы не огорчился. Или огорчился бы, но все равно предпочел бы остаться на месте, а не взять свою судьбу в свои руки и вновь ступить в море, звавшееся Желание, откуда он прежде выбрался на берег. Никогда.
— Оберон, — мягко проговорила Лайлак, — там будет Сильвия.
— Никогда. Никогда никогда никогда.
— Сильвия? — удивился Джордж.
— Сильвия, — кивнула Лайлак.
Не дождавшись ни от кого реакции, она добавила:
