— Она велела сказать тебе…
— Ничего подобного! Ничего подобного, это ложь! Нет! Я не хочу знать, зачем тебе понадобилось нас дурачить, зачем ты вообще сюда явилась, но ни слова правды мы от тебя не услышим! Ты вроде них — правда тебя не интересует. Ты такая же злая, как они, я знаю, ты ничуть не лучше той, которую взорвал Джордж, той, фальшивой! Никакой разницы.
— Отлично, — пробормотал Джордж, возводя глаза к небу. — Лучше некуда.
— Взорвал? — Лайлак взглянула на Джорджа.
— Я был не виноват. — Джордж яростно покосился на Оберона.
— Так вот что с ним случилось, — задумчиво протянула Лайлак. И рассмеялась. — О, они просто бесились! Когда течением принесло золу. Это был последний экземпляр, служил не одну сотню лет. — Ее голубая юбочка задралась, когда она спускалась со стола. — Мне пора. — Лайлак двинулась к двери.
— Нет, подожди, — воскликнул Оберон.
— Пора? Нет уж. — Джордж взял ее за руки.
— У меня еще много дел. А здесь все улажено, так что… Ох, совсем забыла. Ваш путь большей частью идет через лес, поэтому лучше будет взять проводника. Кого-нибудь, кто знает лес и поможет вам в дороге. Захватите монету для перевозчика и оденьтесь потеплее. Дверей множество, но некоторые более быстрые. Не задерживайтесь, а то пропустите пир! — Лайлак метнулась от двери обратно, в объятия Джорджа. Тонкими, золотистого цвета руками обхватила его шею, поцеловала худые щеки и спрыгнула на пол. — Веселья будет… — Она подмигнула, послала им довольную улыбку, в которой сквозило откровенное и незлое озорство, и скрылась. До Джорджа и Оберона донеслось шлепанье ее босых ног по старому линолеуму, но как открылась и захлопнулась дверь дома, они не услышали.
Джордж взял с вешалки для шляп комбинезон и куртку, натянул их, а потом и сапоги и направился было к выходу, но у двери, казалось, забыл, куда собрался и почему спешит. Он огляделся, не нашел ответа и сел к столу.
Оберон медленно уселся напротив, и они долго молчали. Иногда они настораживались, но ничего не видели: комната словно бы утратила некоторую значительность и вновь сделалась обыкновенной кухней, где варят овсянку, пьют козье молоко и где сидят за столом, соприкасаясь носками резиновых сапог, двое холостяков и готовятся взяться за дела по хозяйству.
Или отправиться в путь: такая возможность оставалась.
— Ладно, — заговорил Джордж. — Что? — Он поднял взгляд, но Оберон молчал.
— Нет, — проговорил наконец Оберон.
— Она сказала… — начал Джордж, но не сумел в точности повторить ее слова. Не мог забыть сказанное ею, но (как меканье коз, снег за окном, собственное сердце, то наполнявшееся, то пустевшее) не мог и вспомнить.
— Сильвия, — выдохнул Оберон.
— Проводник. — Джордж прищелкнул пальцами.
В холле послышались шаги.
— Проводник, — повторил Джордж. — Она сказала, нам понадобится проводник.
Оба обернулись к отворявшейся двери. Вошел Фред Сэвидж, тоже в резиновых сапогах, готовый сесть за завтрак.
— Проводник? — спросил он. — Кто-то куда-то намылился?
— Это она? — спросила Софи. Отодвинув занавеску, она выглянула в окно.
— Должно быть, — отозвалась Элис.
Не так часто на каменные воротные столбы падал свет фар, чтобы долго гадать, чья машина к ним приближается. Скользя по фасаду яркими огнями, длинный и низкий, совершенно черный в сумерках автомобиль промчался по изрезанной колеями подъездной аллее и остановился. Фары потухли, но двигатель еще некоторое время нетерпеливо ворчал. Потом он затих.
— Джордж? — спросила Софи. — Оберон?
— Их я не вижу. Только ее.
— Боже.
— Все нормально. По крайней мере, она здесь. — Сестры отвернулись от окна. На лицах тех, кто собрался в двойной гостиной, было написано взволнованное ожидание. — Она приехала, — кивнула Элис. — Скоро отправляемся.
Заглушив мотор автомобиля, Ариэл Хоксквилл несколько мгновений сидела и прислушивалась к воцарившейся тишине. Потом выбралась наружу. С соседнего сиденья она взяла сумку на ремне из кожи аллигатора и замерла под моросившим дождиком. Глубоко вдохнув вечерний воздух, она подумала: весна.
Она направлялась на север, в Эджвуд, второй раз, и теперь ей пришлось одолевать рытвины и борозды изношенных дорог, а также контрольно-пропускные пункты, где проверяли паспорта и визы. Пять лет назад, при первом посещении, о таком невозможно было бы и подумать. Хоксквилл подозревала, что за ней следят, если не всю дорогу, то часть, но в путанице дождливых проселков, которая вела от шоссе к Эджвуду, хвост неминуемо должен был отстать. Она явилась одна.
Письмо от Софи было странным, но настоятельным; во всяком случае, Хоксквилл надеялась, что оно оправдает риск (зная, что ее почту просматривают, она не велела родственникам писать ей в Столицу), путешествие и длительный отрыв от государственных дел в столь критическое время.
— Привет, Софи, — сказала она, когда две высокие сестры вышли ей навстречу на крыльцо. Оно было темным: фонарь не зажигали. — Привет, Элис.
— Привет, — отозвалась Элис. — А где Оберон? Где Джордж? Мы просили…
Хоксквилл поднялась по ступеням.
— Я сходила по указанному адресу и долго стучала в дверь. Похоже, дом стоит пустой…
— Он всегда так выглядит, — вставила Софи.
— …Так что ответа не было. Мне почудился за дверью какой-то шум, и я позвала их по именам. Отозвался кто-то с акцентом: они, мол, ушли.
— Ушли? — удивилась Софи.
— Ушли. Я спросила, куда и на какое время, но никто не ответил. Задерживаться я не решилась.
— Не решились? — спросила Элис.
— Можно войти? Ночь чудесная, но немножко сырая.
Родственницы не имели понятия и, как предполагала Хоксквилл, даже не могли себе вообразить, насколько опасно им с нею встречаться. К этому дому устремлялись вожделения некоего лица, которое не знало о его существовании, но сжимало вокруг него кольцо. Хоксквилл надеялась, однако, что тревожить их нет необходимости.
В свете единственной тусклой свечи холл представлялся тенистым и огромным. Хоксквилл последовала за своими родственницами по невообразимым внутренним лабиринтам: вниз, вкруговую, вверх — и оказалась наконец в двух соединенных между собой больших комнатах, где пылал очаг, горел свет и где к ней обратилось множество любопытных, ожидавших ее прихода лиц.
— Это наша родственница, — пояснила Дейли Элис. — Давно потерявшаяся из виду. Зовут ее Ариэл. А это наша семья, — обратилась она к Ариэл, — вы с ними знакомы. И еще кое-кто. Похоже, собрались все. Все, кто мог. Схожу за Смоки.
Софи подошла к круглому столику, где горела медная лампа под зеленым стеклянным абажуром и лежали карты. При виде их у Ариэл Хоксквилл подпрыгнуло сердце. Дело было не в чужих судьбах, которые в них содержались или отсутствовали; Хоксквилл была уверена в тот миг, что ее судьба в них записана точно. Карты и были ее судьбой.
— Привет, — сказала она, коротко кивнув собравшимся. Она села на стул с прямой спинкой, между очень старой дамой с удивительно яркими глазами и двумя близнецами, мальчиком и девочкой, которые пристроились в одном кресле.
— По какой линии у вас родство? — спросила Мардж Джунипер.
— Насколько мне известно, это в строгом смысле не родство. Отец Оберона, сына Вайолет Дринкуотер, был моим дедом. Я происхожу от его более позднего брака.
