привлекала. Собачка с очарователыюй улыбкой и чёрными обвислыми ушами, рекламный подарок сберкассы.
Всякий раз, бывая здесь, он восклицал:
— Какая хорошенькая собачка!
И, не дождавшись никакой реакции, снова:
— Ах, какая она хорошенькая, эта собачка!
Всё напрасно. Куни ни разу не отозвалась на его невысказанную просьбу, не сделала ни малейшей попытки подарить ему эту собаку.
К такому мальчик не привык и разражался слезами. В конце концов, он уже знал, как надо утончённо выпрашивать что-нибудь. Для этого необходимо в очевидном восхищении широко раскрыть глаза и фиксировать объект вожделения до тех пор, пока его владелец не обратит на тебя внимание. Время от времени вздыхать, но при этом принять робкую, скромную позу. Если объект был не очень дорогим, он доставался мальчику наверняка. В большинстве случаев он благодарил за подарок такими словами:
— Нет что вы, я правда не могу это взять!
И:
— Ну зачем же вы, совсем не нужно было этого делать!
Из уст шестилетнего это звучало достаточно редкостно и настолько приходилось по вкусу дарителю, что мальчика вскоре задаривали мелочами, только чтобы развлечь себя его вышколенной вежливостью.
Как суют деньги в щель музыкального автомата, так ему совали пятаки и игрушки, восхищаясь его воспитанными штампованными фразами; растроганно и добродушно улыбались — потеха, от которой они получали огромное удовольствие.
Мальчик по-настоящему наловчился объегоривать родню и продолжал совершенствовать свою технику.
Только с Куни у него всегда выходила плачевная осечка.
Однажды даже мать подпела ему:
— Кажется, он не на шутку полюбил эту собачку!
Старуха, однако, совершенно безучастно взирала в потолок, продолжая очернять ту ветвь родни, которой она пренебрегала.
И вот она умерла, её увезли Наконец-то. Злую бабу забрали отсюда.
Мальчик открыл стеклянную дверцу, медленно поднял руку, затем быстро схватил собаку, стиснул её и почувствовал, как в нём поднимается победное ликование.
Он ласково трепал зверушку по голове.
— Теперь ты у меня, собачка. У меня не будет настоящей собаки, потому что мы живём в высотном доме, зато у меня теперь есть ты.
Он закрыл дверцу и оглянулся. Тускло блестевшие деревянные половицы гневно скрипели от каждого его шага. Он присоединился к родителям и родственникам, которые обыскивали шкафы и выдвижные ящики, выгребали их содержимое и сортировали его на «пригодное» и «хлам». Какие-то мелочи мальчик совал себе в карман. Ему достались: кусочек красного сургуча и штемпель без гравировки. Странный кубик с цифрами 2, 4, 8, 16, 32, 64, а ещё деревянная юла.
Это было настоящее приключение.
Мальчик побрёл на кухню, где дядя как раз очищал один шкаф, роясь в тарелках, бокалах, чашках и рюмках.
Именно в этот момент и обнаружились деньги — синие и коричневые купюры, спрятанные в сахарнице.
Мальчик тут же, играя в герольда, громко возвестил:
— Вот они! Мы их нашли!
Будь он немного поопытнее, он бы молча следил за дядей, чтобы в случае, если тот поведет себя нечестно, войти с ним в долю. Пополам.
А так все устремились на кухню и принялись считать деньги.
Кто-то сказал:
— Шесть тысяч.
Другой:
— Не может быть, чтоб это было всё!
И продолжали искать дальше, переворачивая всю квартиру верх ногами, выворачивая всё наизнанку. Но наличности больше не было.
Разочарование глубоко врезалось в лица взрослых. Отец заподозрил соседку. Тётя уверяла, что безобидная соседка вне подозрений. Провели последний поиск под вспучившейся полосой линолеума, после чего мать сказала:
— Она всё промотала!
А тётя добавила:
— Давно надо было сообразить, что такая никому ничего не отдаст, даже после смерти!
Они снова заперли квартиру и отправились обедать в столовую неподалёку от крепости. После этого они сняли в отеле недорогую комнату.
Там и сели делить. Дети играли на полу с юлой а взрослые сидели за круглым столом, перед ними лежала кучка сине-коричневых денег, а еще оставшиеся от Куни драгоценности и несколько ценных бумаг.
Начались переговоры Сговорились неожиданно быстро. Драгоценности перешли в распоряжение матери, хоть они и были старые, безвкусные — чистый китч. Зато нюрнбергской семье достались наличные деньги за исключением тысячи марок. Наименее ценная мебель была определена к продаже.
Стороны разошлись, довольные друг другом.
А перед этим наступил великий час для подрастающего поколения. Их позвали к столу и отдали им мелочь — серебряные и медные монеты Сколько было радости! Каждому из них досталось по 17 марок 20 пфеннигов.
Погребение было назначено на следующий день, потому что Куни уже и так два дня после смерти пролежала в своей постели.
Мальчик спал спокойно и во сне ничего не видел.
На следующее утро в кладбищенской церкви собралось около дюжины посетителей — больше, чем ожидалось.
Перед ними стоял сосновый гроб, рядом с которым священник произносил какую-то незначительную речь.
Мальчик неотрывно смотрел на гроб. В своём кармане он нащупывал собачку. Наконец-то она принадлежала ему! Но теперь она больше ничего для него не значила — это была всего лишь игрушка для маленьких детей. Обладание оказалось скучным. Но зато каким чудесным было завоевание! Мальчик провёл своё первое этимологическое изыскание, обнаружив «войну» в корне слова «завоевание».
Внезапно он заметил рядом с собой плачущих женщин. Они всхлипывали, и их скорбь передалась ему. Две тяжёлые слезы скатились по его щекам.
После отпевания гроб вынесли и опустили в могилу. Каждый из присутствующих мог бросить на гроб лопату земли.
Прощаясь на кладбищенской стоянке для машин, дядя вложил в ладонь мальчика двадцатку — так, чтобы родители не заметили потому что всё, что превышало пять марок, немедленно изымалось и перекочёвывало на сберкнижку, предназначенную для бесконечно далёкого будущего.
Ритуал получения подарка был исполнен до конца. Рука отмахивалась, лицо выражало радостное ошеломление: «Та-а-ак много… Нет… это правда чересчур…» Всё это произносилось шёпотом, и тем радостнее дядя зажимал ладошку племянника и таял от удовольствия.
В отличие от умершей Кунигунде среди тех, кто стоял у её гроба, не было жадных. Они легко и охотно отдавали. Нужно было только уметь подобающим образом благодарить.
