Это было так опасно, что я отошёл от дел и вернулся назад, в Мюнхен. Самое удивительное было то, что к нашей труппе прибились две женщины, они спонтанно лишились своего наёмного жилья и потеряли работу и как-то сели в наш автобус-фольксваген. Одна была продавщица, другая потаскуха. Я никогда бы не подумал, что можно быть такими падкими на приключения…
— Ну, вот видишь, то же самое и я говорю! Ты хотя бы пережил кое-что!
— Я голодал. Гораздо сильнее, чем теперь. От этого опыта я бы предпочёл отказаться, он не дал мне ничего хорошего.
— Не верю! Ты доволен, что всё это пережил!
— Я пережил куда более интересные вещи, не подвергаясь при этом никакой опасности, и у меня при этом было что жрать.
— Но я-то, во всяком случае, ничего такого и близко не испытала. А вот сегодня, в противо положность моей прежней жизни, я и труп видела вблизи, и кассирша из супермаркета за нами гналась.
— Вдобавок ко всему ты чуть было не лишилась девственности.
— Ах да! И это тоже.
Мы расплачиваемся. Каждый за себя. Потом мы направляемся в сторону Главного вокзала.
Она забыла в ресторане свою книгу, а я мою пластинку. Да и пусть…
У выхода на перрон, перед упорным брусом, стоит Том. И все остальные члены семьи. Просто так совпало, чистая случайность. Обычно мы здесь регулярно толчёмся только зимой, крыша вокзала защищает нас от снега.
Юдит испуганно вздрагивает.
— Но здесь же опять эти типы, которые тогда взяли меня в оборот!
— Да. Но теперь ты не сама по себе, ты со мной. Никто не будет к тебе приставать.
Фред, завидев Юдит, приходит в ликование:
— Девочка-эльф! Мисс Матрац! Вот так хохма!
Я грубо отталкиваю его от неё. Он огорошенно смотрит на меня, потеряв дар речи, а потом начинает смеяться.
— Хе, люди, смотрите-ка! Хаген влюбился! Он хочет затеять со мной драку!
Оставь её в покое, в противном случае я за себя не отвечаю!
— Ну хорошо, ты, счастливчик, но можно я разок за вами поподглядываю, а?
Я молчу. Может быть, если дело до этого вообще когда-нибудь дойдёт…
— Иди сюда, Хаген, ну, не сердись, выпей пива! Ты уже слышал, что Эдгар погиб?
— Как?
— Повесился. Для этого он взобрался на Китайскую башню. Про это напечатано крупным шрифтом в вечерней газете!
— Неужто он убил Лиану?
— Понятия не имею. Про это там не было написано.
Я чувствую какую-то болезненную муку внутри между висками. Бью себя по лбу. Два раза, три раза. Постепенно проходит.
Мы надолго застреваем за жёлтыми круглыми столиками вокзальной забегаловки. Юдит разговаривает с Лилли. У Меховой Анны с губ свисают верёвки слюны.
Том подталкивает меня:
— И хорошая новость: чёрных шерифов упразднили!
— Что, серьёзно?
— Да. Хотят теперь попытать счастья с синими шерифами.
— Всегда что-нибудь новенькое.
В некотором отдалении мимо нас в своей тесноватой униформе проходит Швайнебакке. Я становлюсь так, чтобы загородить от него Юдит. Не хочу, чтобы он её видел.
Швайнебакке — самый гадкий, гадейший из всех вокзальных булей.
Зимой, когда мы появляемся на вокзале, в отапливаемом помещении зала ожидания или хотя бы на защищённом от ветра углу у автоматических сейфов камеры хранения, он любит нас погонять. Летом ему всё равно, летом он не может сделать нам особых гадостей, поэтому и не подходит к нам. Такой он подлый. Он пускает свою дубинку в ход только тогда, когда наши кости становятся хрупкими от холода.
Зима — это ад, а Швайнебакке — сатана в этом аду. Подробности в его описании я опускаю. Сама его фамилия красноречиво говорит за себя. Сейчас он идет, зыркая по сторонам своим инспектирующим взглядом, одёргивает мундир, поправляет своё переговорное устройство.
Ещё пять месяцев — и он до нас доберётся. Так он, наверное, думает. Зимой я его убью.
Юдит быстро напивается. Она ещё не привыкла.
Голуби взлетают под чёрную крышу и оттуда низвергаются на крошки на полу.
Люди с чемоданами. Люди с пакетами. Прибывающие и отходящие поезда.
К нам подошёл парень, который четыре года назад якобы состоял в нашей семье. Теперь на нём куртка и золотая цепочка. Он иногда заходит сюда и выставляет всем нам по пиву. Волосы у него редкие, просвечивающие насквозь и отчётливо выраженный двойной подбородок. Всякий раз он выступает с одним и тем же монологом, а мы все благоговейно внимаем.
— Да, видите, я тоже был среди вас — равным среди равных. И я не стыжусь этого. Как раз наоборот. Тот, кто побывал, как я, на самом дне… Вот, Фред, поди, принеси ещё шесть банок… да, а потом я снова получил работу, на конвейере в «БМВ». Не прошло и двух лет, как я стал старшим рабочим, десятником! И — вид ите-я могу позволить себе в месяц израсходовать четыре-пять сотен марок только на бордель, так почему бы мне время от времени не заглянуть сюда, к вам? Потратить двадцатку вам на пиво — что мне, жалко, что ли?
Мы все одобрительно киваем и с восхищением взираем на него. Только Юдит презрительно кривится.
Благородный жертвователь продолжает:
— Ну, вот — что уж такое двадцатка! А меня никто не упрекнёт, что я жадный, правильно? Я с удовольствием с вами разговариваю! У вас нет «капусты». А у меня есть. И получается, что это просто само собой разумеется, что я потрачусь на два-три круга пива! Иначе я сам себе казался бы ничтожным и скупым! Разве не так?
О да, мы все чокаемся за здоровье этого великого человека, этого феникса из дерьма. Только Юдит нас не поддерживает. Вид у неё гневный и презрительный.
Но монолог, кстати, ещё не закончился.
— Сегодня я прочитал в газете про Эд гара. Ведь я его хорошо знал… Это всё можно было заранее предвидеть, не обижайтесь на меня. Может быть, вам всем стоит призадуматься — не отказаться ли и вам от попоек. Я вам говорю — не так уж это и трудно! Я сам оставил это занятие. А почему? Я увидел себя в зеркале, и мне стало тошно. От самого себя. Манфред, сказал я, дела у тебя ещё не совсем плохи! Но времени у тебя осталось не так уж много. Завтра может быть поздно. А силы тебе нужны прямо сегодня, сейчас.
Мы заворожённо смотрели ему в рот, полные благоговейного трепета. Фред показывает ему пустые банки и получет деньги ещё на один круг.
— Да, я признаюсь, в первые дни мне пришлось туго. Но потом, через неделю, я был та-а-ак горд собой… Я мог отправиться в бордель с гордо поднятой головой, не стыдясь себя перед остальными посетителями. Я вам говорю — на «БМВ», на конвейере, там всегда есть работа. Тяжёлая работа, да, но…
— Меня от вас тошнит!
Ой-е!
— Что?
— Меня от вас воротит, вы, сверхдыра от жопы!
Юдит говорит всё это ему прямо в лицо. Я тяну её в сторону, прилагая немалую силу.
— В чём дело, Хаген?
— Сейчас же прекрати поливать его дерьмом!
