непримиримые противники. В число вторых входила Берти. Ей, как ученому, неприятны были попытки некоторых личностей пудрить людям мозги — она всегда считала уфологов хитрецами и мистификаторами…
Так вот вы кто такой, Майкл Боу. Удачливый лжец, делающий себе имя на высосанных из пальца фактах, которые и фактами-то не назовешь.
В его статье Берти возмутило то, с какой легкостью Майкл Боу призывал читателей, как он выразился, «довериться сердцу», перестать с пренебрежением относиться к разным чудесам, к существованию НЛО и всего, что с этим явлением связано, искать в себе сверхъестественные возможности. Но, кроме того, — поменьше доверять официальной науке, которая (и это выражение Берти тоже хорошо запомнила) «сама не может ни в чем разобраться». Мол, ученые только и делают, что пытаются все вогнать в рамки открытых на данный момент законов.
Помнится, она употребила тогда немало нелестных эпитетов. Да и сейчас в ее душе поднималась волна протеста. Что он делает здесь? Что я делаю здесь, если этот человек собирается участвовать в поисках метеорита, да еще выдвигает какие-то идеи? Что он вообще в этом понимает?
Она перехватила взгляд Джессики и без труда перевела: мол, ну что я говорила насчет недовольства?
— Так он… Вот этот… Майкл Боу… и есть твой отец? — делая непроизвольные паузы, спросила Берти, будто и так не понятно было, что фотография и оригинал — одно лицо.
Она более требовательно посмотрела на девочку, словно хотела лишний раз убедиться, что яблоко от яблони… Но Джессика была такая хорошенькая, и дурные мысли разбежались в один миг. Ладно, кто бы ни был Майкл Боу, дочь его не в ответе. Надо срочно сменить тему.
— Прости, о чем ты меня спрашивала? Про какую-то лошадь?
— Я спросила, умеете ли вы рисовать лошадь?
— Не умею, — призналась Берти.
— Зато я умею! Хотите, я вас научу?
Берти невольно рассмеялась.
— Научи.
Джессика ловкими движениями вывела несколько линий, которые сложились в фигуру лошади, склонившейся над невидимой травой, которая появилась позже. Берти подумала, что, наверное, любой смог бы нарисовать так, если набить руку по шаблону, как в самоучителях. Она и сама когда-то в детстве любила альбомы из серии «нарисуй сам».
Но затем Джессика поразила ее своим умением — на том же листке, рядом с уже нарисованной лошадью, девочка изобразила ковбоя. Молодого парня, сидящего под кроной дерева и держащего в руке цветочек ромашки.
— Он спешит догнать свою девушку, которую увезли в город родители, и думает о ней, — сказала Джессика. — Но лошадь устала, а он так заботится о ней, что не может заставить скакать через силу. Хоть и знает, что наверняка опоздает.
После такой невероятной истории Берти обязана была взглянуть на картину по-новому. И была поражена, что каким-то образом девочке в своем рисунке удалось передать неуловимую грусть и усталость ковбоя — в его позе, как будто взмокших волосах, в том, как он держал цветок, — не просто нюхал его, а подробно рассматривал, желая найти в нем интересующий его ответ.
— Как это у тебя получается?
— Я подумала, что было бы неплохо, если бы у этой печальной лошади появился не просто хозяин, а друг.
— Невероятно!.. Тебя кто-то учил рисовать?
— Нет, просто Майкл часто оставляет меня одну, а мне нравится рисовать все подряд.
— Почему ты называешь его Майкл?
— Папа — это по-детски. А я уже взрослая. Ну… почти…
Берти не знала, что сказать. Она посмотрела на часы и спохватилась — время прошло незаметно, а между тем уже близится полночь.
— Тебе, наверное, спать надо. Отец даже и не догадывается, что мы не спим.
— Надо, — вздохнула девочка и опять удивила Берти своим предложением: — А хотите, я вам расскажу перед сном сказку?
— Расскажи. Только ты сначала ляг.
Берти помогла Джессике переодеться в шерстяной пижамный костюмчик. По его затасканному виду и малому размеру поняла, что девочка привыкла к кочевой жизни и материнского внимания ей явно недостает.
Берти вспомнила о своей дочери, и приступ жалости к обоим детям — к Джессике, которая лежит в постели чужого ей дома, и к Ивонн, которая, быть может, уже давно спит в доме своей бабушки за сотни миль отсюда, — сковал ее сердце, защипал глаза слезами, готовыми пролиться наружу.
— Спасибо, вы добрая, — раздался в тишине голос Джессики. — Вы не думайте, мой папа тоже хороший. Он вам понравится.
Берти хотела возразить — мол, не стоит говорить об этом. Но девочка вдруг поднялась на кровати, протянула к ней руки, и, когда Берти послушно склонилась, Джессика обняла ее и поцеловала в щеку. Берти на миг показалось, что это собственная дочь целует ее — так всегда делала малышка Ивонн перед сном, когда они были дома.
Все произошло неожиданно, и Берти некоторое время еще оставалась под впечатлением. Она и не заметила, как Джессика снова очутилась под одеялом.
— Ну что ж, ты обещала рассказать сказку, — взволнованным голосом напомнила Берти.
Джессика не шелохнулась, и Берти поняла, что девочка уже спит. Она дотронулась ладонью до густых рыжих волос и нежно погладила. К тихому сопению ребенка примешивался стук насекомых, привлеченных светом лампы и бьющихся в стекло.
Берти тихонько отворила дверь и выскользнула во влажную темноту. До этого она не слышала, что пошел дождь, и теперь с удивлением увидела, что сырая трава под балконом таинственно поблескивает, отражая свет окон нижнего этажа.
6
Дойдя до своей двери, Берти вдруг вспомнила, что забыла выключить светильник у Джессики. Яркая лампа может разбудить ребенка!
Она повернула назад… и замерла. Словно в театре теней, на шторе, закрывающей балконную дверь детской спальни, отразилась мужская фигура.
Не подозревая, что его видно снаружи, Майкл Боу неподвижно застыл у входа. Он явно собирался выйти на балкон.
Берти попятилась, схватилась за мокрые перила, но рука соскользнула, и она стукнулась бедром. Раздавшийся глухой стук привлек внимание Майкла. Берти увидела, как он поднял край шторы и посмотрел сквозь стекло на улицу.
Не понимая, зачем она это делает, Берти метнулась к стене. Очутившись в нише дверного проема, нашарила ручку и потянула дверь на себя. Но та не поддалась. Берти надавила — бесполезно. Тогда она скользнула дальше — к концу балкона — и вжалась в угол.
По полу растеклось пятно света — выйдя из комнаты Джессики, Майкл Боу оперся на балконные перила локтями и в задумчивости замер, глядя вниз.
Берти притихла.
А меж тем дождь припустил. Балкон был под навесом, но порывами ветра на него забрасывало брызги. Мало того — ветви растущего у дома дерева, колеблясь на ветру, стряхивали с себя воду. И прямо на Берти. Через редкие решетки перил брызгало и в спину.
Если так пойдет дальше, я промокну насквозь! Если вам, мистер Боу, все равно, то я-то могу
