— Точно. И еще: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
— Тоже знаю.
— Что ж, мы ведь с тобой в одном веке родились.
— Оригинальная мысль.
— И еще: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…» Наступал вечер, темнота заполнялась этими мелодиями. Мы окружали наших старшеньких где-нибудь под кустами на поляночке и слушали их разговоры. Сами права голоса не имели. Помню, как один семиклассник говорил что-то о женщинах, о шлюхах каких-то рассказывал. Говорил, бояться их надо, стороной обходить. От них все самое ужасное: драки, болезни, грабежи… Очень, очень опасно, говорил, с ними связываться, берегитесь их. Мы, малыши, конечно, соглашались. И вот я бегу домой. Улочка темная, узкая, фонарей нет. Страшно до ужаса: за каждым кустом шлюха чудится, того и гляди выскочит оттуда на меня.
Лариса молчала. Потом, через паузу, сказала:
— А не хотел рассказывать такую дивную историю. Клещами пришлось вытаскивать.
Дима сидел тихо — вспоминал, наверное… Тамара спала. Лариса продолжала улыбаться, смотрела в окно, в темноту. На сером фоне смутно виделась громада — то ли толпа, то ли кусты. Лариса знала, что не кусты, но в темноте, издали, можно было себе это представить. Хотелось думать, что кусты, что это Валентиновка. А сама она маленькая, и еще проблем нет никаких, она еще в третьем классе, и старшие ребята еще не приглашают ее на танцы, еще не поют про нее, чтоб сказали «девушки подружке вашей…». И кусты эти, которые она видит, уплотнились, стали еще чернее, и сидит она не в машине, а под кустами, и маленький Дима, а может, Стас, пробегает мимо, и она сейчас выскочит на него да покажет ему, почем фунт лиха… Прошел по кустам ветерок теплый, мягкий, кусты странные, необычные, и девушки сидят с ней под кустами, только постарше, тоже странные, необычные. Ласковая, приятная обстановка, ласковые, приятные девушки… Да это же Таити… Или Фиджи?.. И запах «Фиджи»… Она прилегла, под головой камень, и не твердый, и нежное дуновение ласкового ветерка скользит вокруг уха. Почему вокруг уха?..
Лариса открыла глаза. Голова на плече у Димы, он ее обнимает, чуть-чуть прикасаясь губами под ухом, у щеки…
— Хорошо на Таити, Дима.
— Что?
— Хорошо.
Лариса легко и нежно поцеловала его. Дима ответил более активно. Лариса напряглась, села прямо.
— Что это?
— Ничего. Все нормально.
— Ерунда какая-то.
— Ничего не ерунда. Все, по-моему, правильно.
— Пойду пройдусь. Долго я спала?
— Час, наверное.
— Фу, глупость какая!
— Никакой. Просто ты меня тоже поцеловала.
— Я ж говорю, глупость.
— Могу объяснить, почему целуют люди нашей цивилизации. Они тем самым хотят показать…
— Ликбез не нужен.
Лариса была несколько удивлена собой.
«А собственно, что произошло? Ничего особенного. Поцеловала спросонья. Даже если и не спросонья — ничего страшного. Что ж это — измена Стасу? Неужели то, что случилось дома у Валерия — без души, неожиданно, со зла, бездумно, бесчувственно, — измена? А то, что Станислав вот уже сколько времени ежевечерне не со мной, а в каком-то ином, ирреальном алкогольном мире, — это не измена?
Сейчас измена большая, более явная, и чувства и мысли больше занимает. Думаю все время… Но если только думаю — это еще не любовь. Еще не любовь, а уже измена. Переступила!.. Переступила случайно — и покатилась. Черный день какой-то. Ну во всем. Настраиваю себя: измена — не измена… Качусь! И сразу профессиональный прокол. Любовь как жизнь: пока она есть — надо тратить, все равно кончится. Пошлятина какая-то. Кончится. Обязательно. Жизнь кончится обязательно. И все-таки в основе интеллигентности — сдержанность. Нет сдержанности — нет интеллигентности. А любовь — страшно… Черт ее знает, куда заведет. Наверное, потому люди и блудят чаще без чувств, что любви трусят, боятся. И мне страшно. Надо пойти позвонить…
А Стас все теоретизирует: и по поводу алкоголя, и по поводу любви, и по поводу нашего совместного жительства.
А Коля? Все ж дело в Коле. Коля — главное. Мы-то уже отмерли. Мы должны показать ему, как жить достойно. Показали… Показали!..»
— Доктор, простите, можно мне вам вопрос задать?
— Пожалуйста.
«Мало того что в очереди, так еще и ночью. Разве нельзя было днем?»
— Вы простите меня, но вот отец сказал мне, что кровь у него в моче. Что бы это могло быть? Опасно?
— Возможно, и опасно. Надо исследовать. Я-то не могу сейчас ничего сказать. Причин много.
— А рак может быть?
— И рак может быть. Исследовать, исследовать надо…
— А если рак, то не поздно уже?
— Нельзя этого сказать. Не знаю. Пойдите к урологу.
— Спасибо. Значит, сказать отцу, чтоб к врачу пошел?
— Конечно. К урологу, — отрубила Лариса.
— Спасибо. Запишу сейчас.
Лариса подумала, что интеллигентнее быть более сдержанной. В одной из машин она увидела яркий фонарь, стоявший на передней панели, и женщину, которая продолжала что-то вязать. «Неужели все дни она здесь вяжет?» Из другой машины раздался крик:
— Нарциссовна!
Лариса автоматически ответила:
— Борисовна.
— Какая разница?
— А вот такая! Я человек, а не символ в очереди, — раздраженно ответила Лариса.
— Да что с тобой? А как насчет юмора, символ?
— В меру. В меру, Валерий Семенович. Из другого окна высунулся Кирилл.
— А точно. Я тоже привык, что Нарциссовна. — И засмеялся.
Эта простодушная реакция остудила Ларису.
— У нас битлы, Лариса Борисовна. Хотите послушать?
— Нет, Кирилл, спасибо.
— Кирюша, Лариса Борисовна этого не любит, ей классику подавай. У тебя Перголези нет?
— Чего, чего?
— Это, Кирюша, я и сам не знаю чего. Что-то из детства помнится. Позабыл уже. Мы предпочитаем динамизм, ритм, здоровье, веселье. Правда, Кирилл?
— Ага. В школе у нас битлы были. Чего только не было! Ох, мы любили их. Сейчас времени нет.
— Кирилл, ты шофер, профессионал. Если не удастся записаться, можешь купить старую, сам будешь следить за нею, чинить. Ты же не мы.
— Это точно. Но новая лучше. Новую хочу. Подошел Дмитрий Матвеевич.
— В моей сотне все в порядке.
— Пока порядок. А что дальше будет, Дмитрий Матвеевич? А если драка?
— Может, конечно, Валерий Семенович. А что ваши люди?
— Молчат. Говорят, на Шипке все спокойно. А вы драться-то умеете?
— В детстве дрался, но немного. Сегодняшняя моя нравственность не позволяет мне драться. —
