нелепо. Удирать — немыслимо сразу же. Почему она здесь? Господи, да она, может, приезжает не предупреждая. Как я бы должна… Она сидела у окна, у самых штор, а я на виду, как на выставке. А вдруг узнает, закатит сцену? Пожалуй, скорее я закачу сцену. Тоже никому не нужно. Вот подарок был бы больнице. Боже! И не уйти. Она сидела молча и не догадывалась… А чего ей гадать? Она бесправна. У нее нет прав! Это мои права! Чувствую, что захожусь. Чувствую — надо что-то сделать. Хоть спросить что- нибудь. Удержаться в рамках интеллигентности. «Давно началась операция, не знаете?» — с трудом выдавливаю из себя. «Понятия не имею. Только что вошла, прямо перед вами», — равнодушно ответила.
Что-то надо было сказать, я придумывала, как начать, но тут отворилась дверь и вошел Яков Григорьевич, самый старый из их хирургической дружины. У деда на лице, как всегда, блуждала непонятная улыбочка. Он поздоровался, прошел к столу и, не вступая в разговор, положил в ящик пакетик. Я знаю, там бутерброды для всех: с сыром — черный хлеб и с колбасой — белый. Там же, в ящике, у них сахар, чай и какое-то хитрое устройство для заварки. Яков Григорьевич, видно, торопился. Слава богу, не узнал, наверное. Он всегда торопился, бегал даже за автобусами, волоча тяжеленный портфель. Ребята часто обсмеивали его бег за автобусом: они любили деда и, как только он начинал заговаривать о пенсии, пугались — он им не в помощь, конечно, но уж очень хорошо вписался в их компанию. Уйди он — и важный камень вылетит из пирамиды. Они не хотят ничего менять. По-моему, не хотят. Хорошо им, наверное.
Дед тут же ушел, а вслед за ним и я. Сказала, конечно, прощальное «до свиданья» в дверях. Как хорошо, что меня никто не видел из знакомых врачей, сестер — никто не, видел, кроме деда. Не узнал он. А может, сделал вид. Потому и заторопился. Он, наверное, тоже в курсе. Я убегала и представляла себе, как через полчаса спустится Лев со всей оравой и увидит вместо меня Марту. Как он, интересно, отреагирует? Замельтешит, погонит Марту домой? Или просто спросит: «Кто-нибудь был?» — «Тетка какая-то», — ответит она. Ничего он не спросит, ничего не вспомнит, не испугается. Просто сядут пить чай, поминать добрым словом деда за его бутерброды. Будут поминать, как они сегодня разрезали, как зашили. Черт их знает, что они там болтают после операции!..
В магазин я не поехала, поехала домой. Дом хоть есть.
И еще раз я Марту видела.
ЕЩЕ ОДНА СВАДЬБА
Так получилось, что центром этой свадьбы стал не жених с невестой, а Лев Михайлович. Во всяком случае, он был в каком-то смысле первопричиной события, ради которого они тут все собрались; ему хотелось быть центром, чтобы немножко отодвинуться от периферии этого праздника, ему хотелось быть между женихом и невестой, под надежной их защитой. К тому же он имел основание чувствовать себя первопричиной: он их познакомил, соединил, оказался тем камнем, на котором строился новый дом.
Как-то студия, которая снимала научно-популярные фильмы по сценариям Льва, устраивала вечер в клубе крупного научно-исследовательского института. Лев был приглашен как автор двух фильмов, показанных на вечере. С ним, как всегда, пришла Марта и привела племянницу Лилю, студентку биофака. Нежданно для Льва среди гостей оказался и его родственник, сравнительно дальний, юноша, занимавшийся какими-то электронными то ли проблемами, то ли машинами.
Физики-естественники, как известно, народ любознательный; аллергия их интересовала, может быть, лишь чуть меньше, чем какой-нибудь узкий сугубо физический домысел. Высокий интересный шатен, молодой физик Андрей подошел к своему родственнику Льву Михайловичу, рядом с которым стояла (была на вечном посту) Марта со своей родственницей, не менее стройной, чем Андрей, и тоже достаточно интересной блондинкой Лилей. Нетрудно догадаться, что было дальше. После официальной части началась часть, так сказать, приватная, но главная: банкет. Хозяева — институт — чествовали творцов, создателей фильмов. Естественно, был приглашен и Лев Михайлович со своим главным, верным и вечным помощником — Мартой. Прознав про двух молодых родственников почетных гостей, отцы-устроители пригласили и их. Сама судьба соединила их в тот вечер у пиршественного стола…
Конечно же одно из первых приглашений на свадьбу Андрей адресовал дяде Леве и тете Вере. И конечно же Лиля не могла не позвать свою любимую тетю Марту, младшую мамину сестру.
Вера Максимовна не видела причины не ходить на свадьбу, ей и в голову не могла прийти возможность столь неродственного поступка по отношению к ветви их семейного древа. Вера Максимовна, разумеется, не знала, отчего растут Левина нервозность и кровяное давление.
Марта, в свою очередь, не имела никаких оснований обижать дочь своей любимой сестры. Впрочем, как и Вера, Марта могла бы обеспокоиться тем, что в предсвадебные дни Лев чаще стал принимать лекарства.
Но с какой стати они должны были беспокоиться? Все живут по закону Ньютона: действие рождает равное ему противодействие. Короче говоря, встреча двух безусловно недружественных сторон оказалась неотвратимой. Возможно, где-то в книгах жизненных путей и отыскались бы подводные течения, что развели бы эти неотвратимо сближающиеся силы, грозящие Льву невесть чем, если он не окажется хитроумней Улисса рядом со Сциллой и Харибдой. Но где взять такие книги, где взять силы и время в них копаться?!..
Не просить же Марту подобрать материал для работы.
Два недружественных корабля сближались. Трудно было предположить, чем завершится встреча. Может, они и покажутся друг другу Азорскими островами, может, все укроет туман, может, непредвиденная буря разведет, разгонит их в разные концы океана и воочию им покажет, что не корабли они, а утлые лодчонки, а может… Может — сближение, абордаж, бой… Лев Михайлович сначала надеялся на спасительную шапку-невидимку, летающую тарелку, болезнь, несчастье, короче, рассчитывал на наше родное «авось» с нетвердой, но отвлекающей уверенностью: придет время, посмотрим… пронесет… видно будет. Но время приближалось, и ничего не было видно, смотреть было не на что, непохоже, чтоб проносило… Лев Михайлович стал искать реальную причину, которая позволила бы ему, не принять участия в общем семейном торжестве.
Пришел день свадьбы, но температура у него оставалась нормальной, головную боль ему, как всегда, только советовали снять анальгином; на повышенное давление, если не было инсульта или инфаркта, и вовсе никто из близких внимания не обращал. Оставалось последнее прибежище, палочка-выручалочка, мать родная — больница, да и тут он время затянул, пропустил момент. Максимум, на что он решился — сообщил дежурным место, где будет праздновать законное укрепление своих родственных связей с семьей Марты. Дежурных он просил не стесняться и обязательно позвонить ему, если что, как говорится, не так. По известной древнеримской формуле: Sapienti sat — разумному достаточно; но будет ли достаточно его намеков сегодняшним дежурным, неизвестно. Итак, он сделал все и, продолжая рассчитывать на «авось пронесет», в назначенное время оказался в назначенном месте. Единственное, что ему удалось выхитрить, — приехать одному, самостоятельно. Обе его дамы пришли своими путями.
Как писали в старинных куртуазных романах: лучшие представители лучших рыцарских семейств собрались в этом зале. И среди этого множества близких Лев рассчитывал затесаться, завертеться, потеряться — сделаться неуязвимым и для Сциллы и для Харибды. Частично это удавалось. Он дурачился, шутил около жениха и невесты, настаивал на коренной ломке свадебных традиций, предлагал поместить его за столом между женихом и невестой, принимая во внимание исключительную его роль в создании новой семьи. Конечно же лишь на время застолья — тут он неестественно и неинтеллигентно захохотал: какая шутка, таков и хохот. Но многие сочли шутку забавной, и радикально настроенная часть гостей, психологически подготовленная к переустройствам и ломкам, стала запихивать дядю Леву меж главных стульев. Другая же часть приглашенных сопротивлялась этому акту, усмотрев в нем преграду для ритуальных «горьких» поцелуев… Дядя Лева обещал в момент главного аттракциона свадебного застолья вжаться в пол, стушеваться, исчезнуть и снова повторил свою сомнительную шутку, что между молодыми он будет находиться лишь за столом. Что же, от человека в таком незавидном положении можно услышать пошлость и похлестче.
Официальное начало застолья смять ему удалось. Он продолжал куражиться, норовя остаться в кругу молодых, более всего опасаясь оказаться там, где его подстерегало неведомое. А корабли плыли своими путями, не сближаясь, по крайней мере пока его не было рядом. В ответ на его кураж Лиля иногда заливисто, по-свадебному смеялась, обращаясь к тете Марте с просьбой урезонить слишком веселого дядю Леву. С просьбой не осаживать веселого дядю Леву обращался Андрей к Вере Максимовне.
