Да и что дети могли заметить, понять? Пока все шло спокойно, корабли плыли себе, плавно покачиваясь, не меняя курсов.
Потом дядя Лева раньше времени потащил девушек танцевать, чем окончательно усугубил утвердившийся на свадьбе непорядок. Респектабельная часть публики сначала сердилась, иные солидные гости даже пробовали негодовать, но в конце концов и они поддались всеобщей необузданной радости и искреннему веселью. Все же время от времени кое-кому удавалось прорваться с тостом, с криками «горько», с пожеланиями счастья и удачи, начался было тост-рассказ о слепой судьбе, которая так счастливо столкнула… Тут-то Лев Михайлович на всякий случай и очень удачно включил музыку на полную мощь, и молодежь, не дослушав, ринулась к танцевальному ристалищу.
Марта тоже временами включалась в танцы, поскольку была в той возрастной категории, которая ей позволяла то чинно стоять среди клана пожилых родственников невесты, то переходить в когорту танцующей молодежи. Вера Максимовна из-за стола не выходила. Непонятно, знала ли она, с кем сидит за одним столом? Слышала ли крики Лили? Узнала ли Марту? Одно было ясно: Льва она не узнавала, не понимала и уж конечно не одобряла. Может, и знала, слышала, узнала, а потому и не понимала и не одобряла. Впрочем, в последнее время она не одобряла ни одного его действия, ни одного его поступка. Марта пыталась танцевать в группе, где крутился Лев. Современные танцы в чем-то начинают смыкаться с древними хороводами. Ну никак Лев Михайлович не хотел быть среди чинных сверстников, среди респектабельных, соблюдающих свадебный порядок гостей. Он был главный разрушитель этого порядка.
Лев — танцевал.
Лев — крутился.
То он хотел вкрутиться в группу молодых за столом, то вкручивался в кучу танцующей молодежи. Он крутился, вкручивался и все-таки понимал, что как бы ему ни хотелось, выкрутиться не удастся. Все не так. Все не так. Даже напиться и спрятаться за винный туман не удастся. Он делал вид, что пьян, но себя задурить не получалось. Главное — себя заморочить, себя! Других-то легче. Что с собой делать? Лев принял таблетку нитроглицерина. Хотел, чтобы все увидели и поняли, как необходимо ему быстрей уйти. Увидели. Но Лев тотчас понял, что ход был неправильным. Сейчас начнут проявлять заботу и потащат его домой! Куда? Кто? К кому? Он снова танцевал, показывая всем, что здоров и силен.
Все-таки нитроглицерин он принял не совсем зря. То ли он перетанцевал, включив себя в молодежную компанию, подхватывая в пару молодых девочек. Он не хотел казаться слабым и старым, но сил у них, у девочек этих, было не в пример больше, чем у него. А может, он слишком перенервничал: действительно, положение его сейчас было не из тех, что помогает спокойной работе сердца.
Он позвонил в больницу. Неизвестно, с кем и о чем он говорил. Неизвестно, что услышал в ответ. Но когда за ним приехал импозантный брюнет средних лет в притемненных очках, всем стало ясно: состояние какого-нибудь вчера или сегодня оперированного больного заставляет Льва немедленно отправиться в больницу.
«Не страшно потерять уменье удивлять…»
Святослав Эдуардович с чуть заметной усмешкой произнес:
— Лев Михайлович, на службу надо…
Кто хорошо знал Света, поняли, что с больным все в порядке: ведь он не сказал, что кому-то стало хуже, сказал лишь — надо ехать. Свет был суеверен и всегда старался соврать так, чтобы не накликать какое-нибудь осложнение, несчастье.
И сами молодые, и вся категоричная молодежь, да и пожилые и старые — все смотрели на Льва уважительно, можно сказать, глазами, влажными от умиления, смотрели с гордостью и самодовольством: в их компании, с ними ел, пил, танцевал — совсем как простой смертный — человек, столь нужный миру!
Он же просил плюнуть на него, простить его, не огорчаться за него и как можно быстрее вернуться к общему веселью, без которого и ему и всем вокруг жизнь не в жизнь.
Он не оглянулся посмотреть, где плавают корабли.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ
Гипс подсох, а влажность чувствуется. Противно. И вроде бы не больно, а шевельнуть ногой нельзя. Волосы на ноге прямо впаялись в гипс. Надо было их сбрить, наверное. А сам перелом не болит. Ничего, ночью заболит. А как перелом может болеть? Нога, нога ночью заболит. Сейчас меня, конечно, интересует, как правильно сказать! Странное существо человек.
Надо ж, чтоб так угораздило! И поделом мне. Все шло к тому. Сначала эта дурацкая игра с ГАИ. Пролетел цистерну с квасом на скорости и только потом разглядел спрятанную за ней машину с милиционером, замеряющим скорость. Только успел подумать, что ушел, обманул, пролетел под девяносто безнаказанно, как у следующего перекрестка уже останавливают. Конечно, по рации передали. Вышел к милиционеру с трешкой, зажатой, так сказать, в потной ручонке. Но он меня сразу обезоружил. Идет навстречу, улыбается радостно, как ребенок, удачно купивший серьезного взрослого дядю: «Хорошо устроился, правда? Спрятался, и никто не замечает. А здесь я жду». И засмеялся в голос. Как приятно встретиться с такой искренней, непосредственной радостью! Я ему даже своих документов не предъявлял, сразу уплатил и говорю: «Ваша взяла». Посмеялись, и я поехал. Первый знак. Надо сразу же быть осторожнее. А я по-прежнему легкомыслен. Только отъехал — вижу: старушка идет по тротуару. Ну совсем еле-еле ползет. Два шага — постоит, два шага — постоит. А я у светофора стою наблюдаю. Думаю, надо бы подкинуть старушку: ведь наверняка где-то рядом живет. С такой скоростью она далеко вряд ли направится. Ну ладно, не подумал бы, а то ведь подумал, додумался, а зеленый дали, я и покатил. Нехорошо. Вроде обет какой-то не выполнил. Это был второй знак.
Поехал. И вот результат. Возмездие.
Возмездие не за горами оказалось.
Это мне еще повезло, что недалеко от Левкиной больницы. Не надо было так тормозить. Надо было прерывисто — не занесло бы. Профессионалы тут же учить меня стали. Интересно. Неважно, как разобьюсь, неважны повреждения — важно, кто виноват. Им ремонт не проблема, их, что называется, ремонт не колышет. И по деньгам пустяк, и в гараже тут же починят. А для меня все это — о-го-го! Ты, говорят, должен был сделать так-то и так-то. «Да я же разбился бы сильнее!» — отвечаю. «Ну и что? Тогда я был бы виноват. Или влево ушел бы». — «Так он бы тогда в меня врезался». — «Он был бы виноват».
Но вообще-то я легко отделался. Перелом голени — если хорошо схватится, обойдется. Остальное-то все цело — и живот, и голова. Одна нога только. И машине могло бы хуже быть. Два крыла да бампер. Могло быть хуже. Пока я здесь, машину сделают. Это хорошо, что рядом с Левкой. И меня к нему привезли, и машину сразу же сюда, к больнице, доставили. Здесь Свет поможет к моему выходу все сделать. Да, рублей на триста, минимум, я накрылся. Дешевле не получится — крылья, работа, краска…
Все-таки болит нога. Не Бог весть как, но болит. Когда на шине, кверху нога, вроде поменьше. Что называется, места ей не найду. Дня три еще поболит. Потом разрешат с костылями ходить, а когда ложиться — опять на шинку, ногу наверх. Если уж суждено мне было разбиться, то все произошло, что называется, в условиях максимального благоприятствования. Лев первый прискакал. За ним Руслан и Федя. В один миг все сделали. Пока снимок, пока гипс накладывали, в отделении уже палату приготовили. В институте у себя мне было бы не лучше. Хуже, наверное. Там нас, профессоров, полно, пруд пруди, а здесь я один. Там товарищи по работе, а здесь друзья. Там я как все, а здесь — патрон. И Свет тут же пришел, взял техпаспорт. Даже главный пришел, посочувствовал.
Приятно смотреть на них. Сработались, как никакая машина не сумеет. И дед приходил — от него на всех тепло идет; пришел чай мне сделал. Стиль у него другой — Левке такое просто бы в голову не пришло, а он кипятильничек притащил, бутерброды. И не хотелось мне, а как дед сделал, так приятно было выпить. Лучезарно он заботится, сразу и чаю хочется, и лежать с ногой на шинке хочется, так приятно принимать его заботу.
Лучше машины… Все пригнано. Один к одному, никакой розни, никакой подсидки. С самого начала, еще когда делал у них первую операцию, видно было, что удачно подобрались. Первая была сосудистая для них. И вот результат — в обычной больнице сумели наладить. И подходят они друг другу, и с главным им повезло, и со Светом. Все, как говорится, в ажуре.
Вот и Лев.
— Что, Левушка, кончили? Все операции?
