Россия и Германия: Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера

колебаниями и обеспечил ему кресло канцлера как антикоммунисту. Но когда преграда между Гитлером и Германией рухнула, он быстро да и по праву стал кумиром и надеждой масс в ином облике — как националист. Капиталу и Германии он был нужен в разных (и прямо противоположных) целях!

Капиталу — для новой войны, в итоге возвышающей Америку.

Германии — для новой жизни, сбросившей путы Версальского договора.

И вот тут, идя дорогой триумфа, он пошел по ней к краху. Почему? А потому, что ошибся в оценке второго главного фактора Истории — Труда. Ошибся в своем неприятии Советской России как проявления — в его представлении — «еврейского большевизма». Хотя большевизм в России приобретал все более национально-государственную, а не интернационально-революционную ипостась.

И не стоявший ли кто-то рядом — тот же Ханфштенгль — внимательно следил, чтобы антикоммунизм не угасал, а разгорался?

Антикоммунист Гитлер был обречен. В то время как последовательный националист Гитлер был бы обязан прийти умом к пониманию перспективности для Германии только одного союза — с Россией, антикоммунист Гитлер противился такой перспективе всей своей душой. И душой, прямо скажем, исковерканной тем же Капиталом, не позволявшим незаурядным фигурам типа Гитлера развиваться естественно, гармонично.

РАЗМЫШЛЯЮЩИЕ о некой «харизме», о тайной «оккультной» сути фюрера путают себя и других… Конечно, реальный Гитлер как политическое явление — порождение вполне рациональных, а не мистических сил и факторов. И главенствующих моментов тут два.

Во-первых, он, как сказано, был бы невозможен без промышленного и политического истеблишмента. Это — не вопрос точки зрения, это — исторический факт. Просто перечислим лишь германскую ветвь могучего глобального Капитала: Кирдорф, фон Шредер, Крупп, фон Рентельн, Шпрингорум, Шахт, Шмиц, Маннесман, Борзиг, Дуисберг. Глядя на знаменитую групповую фотографию «капитанов германской индустрии», продолжим: Корте, Найорке, фон Флотов, Тиссен, Плюмке, Флик, фон Карпф, Борбет, Феглер, Пенгсен…

А ведь были еще аристократы фон Папен, фон Шлейхер, Бломберг, Гинденбург, Людендорф.

Без этой элиты, без «кружка друзей рейхсфюрера СС Гиммлера», без этого «фона» Гитлера просто не было бы…

Но есть здесь и «но»… Первая мировая война поставила на грань нищеты народы лишь двух мировых держав — России и Германии.

Советская Россия революционным рывком ушла из-под пресса мировых банкиров.

Из Германии же этот версальский пресс более десяти лет выжимал последние соки. Социальная обстановка накалялась, в народной массе были хотя и не решающим, но весьма решительным образом развиты как революционные настроения, так и революционные традиции.

Россия вырвалась из тисков Капитала путем его полного низложения. Германия на подобное вряд ли была способна, но и терпеть Версаль все более не хотела.

Вырваться ей можно было лишь при сильном общенациональном лидере. Но из какого политического «теста» он мог быть сделан?

Социал-демократы Германии были сильны постольку, поскольку они были сильны еще при Бисмарке. В личностном отношении их лидеры той поры представляли собой ничтожества.

Коммунист Тельман был, безусловно, не лишен незаурядности. Но не настолько, чтобы переломить настроение массы в пользу коммунистического выбора. Кто оставался?

Оставался или представитель традиционной элиты, или… Элита попробовала поставить у власти привычных «своих»: канцлер фон Папен, канцлер фон Шлейхер. Первый был примитивнее, второй — тоньше. Однако не годились оба. Кто оставался?

Оставался лишь сильный националист, способный стабилизировать обстановку «по усреднению» между Трудом и Капиталом, и обязательно энергичный антиверсалец. Кто мог тут составить Гитлеру конкуренцию?

Геринг — импозантнее, известнее, героичнее… И ораторствовал неплохо… Но толстый Герман — это всего лишь толстый Герман. Штрайхер? Смешно! Штрассер? Не только слишком «красный», но еще и мало способный к руководству как таковому. Рем? У этого хватало лишь бычьего напора. Такого Германия не приняла бы… Кто оставался? Оставался Гитлер…

Да, если всмотришься в ту эпоху взглядом, не искаженным знанием того, как все повернулось на деле, не застланным слепым неприятием, то увидишь, что альтернативы Гитлеру, как общенациональному лидеру, способному сплотить немцев и сбросить унижение Версаля, не было!

Тельман никогда не победил бы на выборах в рейхстаг, а социал-демократы лишь замутили бы воду еще на год-полгода. Потом Германия все равно пришла бы не к нацизму, в первую очередь, а к выдающемуся националисту Гитлеру.

В ежедневно живущем государстве у руля ежедневной, конкретно определенной власти стоят не абстрактные идеи, а конкретные люди. Политические лидеры. Годные или негодные, но обязательно конкретные.

Так вот, из всего возможного тогда их набора Гитлер был на голову выше всех остальных, даже взятых вместе. Из ста кроликов не сделаешь одного слона.

И поэтому хотя Гитлера привели к власти, укрепил свою личную власть он уже сам, сделав ее базой не Капитал, а Массу. Поэтому к концу 1930-х годов он выработался в такого лидера-индивидуалиста, который на страну частных собственников мог наложить и накладывал отпечаток своей личности в не меньшей мере, чем это смог сделать коллективист Сталин, руководивший страной, где централизация управления была естественным результатом экономической сути строя.

К СОЖАЛЕНИЮ, реальный Гитлер этого так и не понял. Но это не отнимает у него чисто человеческого и политического масштаба. Вчитаемся в строки, где авторство его личности бесспорно и где она проявляется ярко и выпукло…

Откроем «Майн Кампф» и перелистаем без каких-либо комментариев ее страницы… И будем помнить при этом, что эти мысли принадлежат еще не государственному лидеру, а тридцатитрехлетнему начинающему политику, не имеющему реальной власти.

* * *

«Я убежден, что, как правило, — не говорю о случаях исключительной одаренности, — человек должен начать принимать участие в политической жизни не раньше 30-летнего возраста. В громадном большинстве случаев только к этому именно времени человек вырабатывает себе, так сказать, общую платформу, с точки зрения которой он может определять свое отношение к той или иной политической проблеме. Только после того, как человек выработал себе основы такого миросозерцания и приобрел твердую почву под ногами, он может более или менее прочно занимать позицию в злободневных вопросах. Лишь тогда этот более или менее созревший человек имеет право принимать участие в политическом управлении обществом.

В ином случае существует опасность, что человеку придется либо менять свою точку зрения в очень существенных вопросах, либо остаться при старых взглядах тогда, когда разум и убеждение давно уже говорят против них. Чем менее сам он теперь намерен серьезно защищать свои откровения (человек не склонен умереть за то, во что сам перестал верить), тем более настойчивые и в конце бесстыдные требования начинает он предъявлять своим сторонникам. Наконец дело доходит до того, что он теряет последнее качество вождя и становится просто „политиканом“, т. е. примыкает к тому сорту людей, единственным принципом которых является беспринципность, сочетаемая с грубой навязчивостью и зачастую развитым до бесстыдства искусством лжи.

Ну а если такой все еще продолжает оставаться руководителем целого общества, то вы можете наперед быть уверены, что для него политика обратилась в „героическую“ борьбу за возможно более продолжительное обладание местечком. Уже по одному этому каждый человек, обладающий здоровым политическим инстинктом, будет казаться ему личным врагом. В каждом новом движении он видит возможное начало своего собственного конца. В каждом более крупном человеке — угрозу своему личному