ЧТО МОЖНО к этому прибавить, читатель? Мне — нечего. А вот свидетельство американца Уильяма Ширера (записного антинациста, надо сказать), наблюдавшего уже результаты таких воззрений Гитлера, тут будет нелишним: «Практика (трудовых лагерей. — С.
Молодое поколение Третьего рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры. Я не раз задумывался об этом позднее, в майские дни 1940 года, когда на дороге между Аахеном и Брюсселем встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными, сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами — трагический пример того, как правители Англии безответственно пренебрегали молодежью»…
НО НЕ МЕНЬШЕЙ безответственностью по отношению к Германии отличалась элита самой Германии и во времена канцлерства Гитлера. Вместо того, чтобы активно воздействовать на Гитлера (что было вполне возможным) в духе абсолютного примата лояльности по отношению к России (уж какой там — монархической, буржуазной, коммунистической — это дело самой России), германская элита — не вся, конечно, — или поддакивала фюреру, или презрительно пожимала по его поводу плечами.
После того, как реальный рейх реального фюрера оказался лежащим в развалинах, практически вся бывшая его элита — как «новая», так и «старая» — хором стала рассказывать о «монстре»…
Но нравственными уродами выглядят при этом именно они, а не Гитлер, одним из трагических обстоятельств судьбы которого стало то, что элита общества даже не пыталась отстраниться от таких его дел, которые вели к обвалу…
Заговорщики 20 июля 44-го года? Нет, и эти, пока были успехи, служили верно… Остальные не могут похвалиться даже запоздалым «сопротивлением».
И одиноко возвышается среди жалкой толпы «властителей» высокая и физическим, и нравственным ростом фигура Понтера Тереке. Прусский помещик, он был королевско-прусским советником, министром Веймарской республики, а одно время его даже прочили в рейхсканцлеры. По настоянию Гинденбурга он был включен и в состав первого кабинета министров Гитлера.
Но имперский комиссар труда, тогда сорокалетний Тереке, быстро подал в решительную и демонстративную отставку. Его преследовали, но оставили в покое именно потому, что он ушел в частную жизнь.
Так кто мешал сделать это всяким там гальдерам и шпеерам? Ведь голодная и холодная смерть в этом случае им не грозила!
И кто теперь скажет, сколько из тех, кто впоследствии его осуждал, тогда, в конце тридцатых, заступал ему путь к честному партнерству с Советским Союзом, разжигал и лелеял его антикоммунизм, перемигивался за его спиной с Англией, понимающе кивая головой туда — «nach Osten»?
Ведь главу XIV «Майн Кампф» под названием «Восточная ориентация или восточная политика» читали все они…
Так же, как все читали Бисмарка.
КОГДА Сталину в 1945-м доложили о самоубийстве Гитлера, он сказал одно: «Доигрался, подлец»…
Что было в этой короткой фразе?
Констатация?
Да!
Сожаление о несбывшемся?
Возможно…
А скорее, тоже — да!..
ГЛАВА 5. Сталин
СУТЬ реального Сталина лучше чем в любых его делах при жизни выявилась в первые дни после его смерти: страна плакала. Что значат по сравнению с этим все опусы волкогоновых?
Когда умер Брежнев, страна ухмыльнулась.
А по Сталину она рыдала.
Не по разверстке обкомов и горкомов, а по сердечной боли. Между прочим, реального 5 марта, реального, а не рационального 1953 года величайший богослов XX века Карл Барт говорил, что он годами молился за Сталина…
Посреди обыденной жизни порой натыкаешься на неприметного человека, на мелкую деталь, а за ними — серьезная суть. Бывший солдат Иван Сорокин, рассказавший мне эту историю, родом из лесных приволжских мест. Оттуда же и его старинный друг, служивший в охране Сталина. Не «детско-арбатский» офицер НКВД, а фронтовой сержант из полковой разведки, направленный в конце войны через несколько отборочных комиссий в распоряжение начальника охраны Сталина, генерала Власика. Под конец службы часто стоял на внутренних постах. Стоял и около столовой на кунцевской даче. Слышал неспешный разговор за столом и знал, когда обед подходит к концу. Компот выпит, звякнула ложечка о блюдце — значит, через минуту Сталин выходит в коридор.
Пришел срок демобилизации, однако Власик домой не отпускал. Мол, это не он решает, а товарищ Сталин. Но сам же и разрешил: «Проси».
И вот солдат стоит на посту, волнуется, напряженно вслушивается… Вот и знакомое звяканье, а чуть позже — шаги.
Вот Сталин и рядом, а вот уже солдат и шагнул вперед… И Сталин, удивленный непривычным поступком, смотрит на него немного встревоженно, но внимательно.
Вот и слова сказаны:
