— Дорлан?
Она кивнула.
Посланник стоял неподалеку, выпрямившись и как-то помолодев. Улыбнувшись, он кивнул дартанцу. Их глаза встретились.
Во взгляде Старика чувствовалась непостижимая, безграничная сила.
Дорлан медленно подошел.
— Ты приказала мне стать Посланником, — сказал он Каренире. — Ты приказала мне снова стать Посланником. Не знаю, хорошо ли это, но раз уж так случилось, да будет так! Так тому и быть… — Он оглядел молодых людей и сказал: — Вы не настолько сильны, чтобы встретиться с Брулем. У вас даже не хватит сил на беседу с ним, если он этого не захочет. Подождите меня здесь. Нам с Брулем нужно поговорить.
Он насупился, не так, как обычно в задумчивом настроении. Посланник смотрел в Полосы Шерни. Потом медленно повернулся, тихо произнес короткую Формулу — и ушел. Он шагал размеренно, но хватило и нескольких шагов, чтобы он почти сразу скрылся из виду. Он исчез, как растаял в свете, будто вошел прямо в диск солнца, закатывающегося за гряду опаленных холмов.
Они молча переглянулись.
— Дорлан-Посланник, — уже нормальным, хотя и тихим голосом сказал Байлей. — Каренира, кто он? Кем он был?
Армектанка молчала.
— Ты ведь уже знаешь, что когда-то он дал мне глаза другого человека, — наконец сказала она. — Тот человек хотел этого сам, а потом покончил с собой. С той минуты Дорлан и отказался от своей силы. Он никогда не хотел со мной разговаривать на эту тему. Я не понимаю, не знаю в точности, как все было, но он, видимо, решил, что не достоин более быть Посланником. Он считает, что не должен был передавать мне дар того человека, как мне кажется. Я не знаю, в самом деле не знаю, почему он стал просто Старцем. Это, видимо, какая-то традиция или обычай. Кто поймет Посланников?
— Но теперь он снова Дорлан-Посланник?
— Да. Дорлан-Могущественный. Великий Дорлан, Бай. Его боится весь Край, о нем складывают легенды. Сколько я их слышала еще в Армекте! Его видели в моей стране сто лет назад, когда вспыхнуло Кошачье Восстание. Ничего об этом не слышал?
— Нет. Кажется, нет.
Он огляделся вокруг.
— Где мы, собственно? — спросил он. Его удивление росло.
— Посланники говорят о месте под названием Мертвое Пятно. Я о чем-то таком слышала. Об этих местах должен знать каждый, кто идет в Край.
— Это то же самое, что и Добрый Круг?
— Да! Именно.
— Мне об этом Гольд рассказывал. Тут не действуют силы Дурного Края, верно? Никакие силы?
— Да.
Дартанец еще раз окинул взглядом совершенно круглое пространство, кое-где поросшее травой и даже кустарником. В других местах Края растительности вообще не было.
Он приподнялся на локте и сел.
— Шернь! — прошептал он, будто его озарило. — Он пошел к Брулю! Каренира, он освободит Илару. Без меня.
Он вскочил.
— Понимаешь?! Он освободит Илару!
— Он сказал, что идет поговорить.
— О Шернь! А как ты думаешь, о чем они будут разговаривать? О небе?!
— Может быть, и о небе. Кто знает, о чем разговаривают друг с другом Посланники? А тем более самые могущественные из всех, кто когда-либо жил на свете?
25
Бруль-Посланник стоял на галерее, окружавшей большой пустой зал, и смотрел вниз. Скрипнули створки огромных дверей, и вошла Илара, передвигаясь забавными мелкими шажками, чуть покачиваясь и внимательно глядя под ноги. Бич волочился за ней по земле.
— Илара! — негромко позвал он, чтобы не испугать ее. Она посмотрела вверх и просияла от радости.
— Господин?
Ему захотелось хоть на минуту избавиться от своего вечно серьезного вида. Лицо его озарилось улыбкой, он махнул рукой и сбежал вниз по каменным ступеням. Он подошел к ней, протягивая руку. Она с легким испугом подала ему свою.
— Не бойся меня, маленькая. Ты же знаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого.
Она снова улыбалась.
— Знаю.
Он обнял ее и поцеловал в лоб. Она прижалась к нему всем телом. Он пальцами приподнял маленький подбородок и заглянул в огромные голубые глаза. Она смешно наморщила нос и, совсем как расшалившийся ребенок, смело сказала:
— Эй!
Он весело рассмеялся, проведя пальцем по розовой щеке. Уже совсем осмелев, она схватила его за палец зубами и укусила. Она не отпускала его, смеясь и жмурясь. Он шутливо упрашивал ее, страшно грозился, топал, вертел пальцем, но она была непреклонна.
— Ну и что мне с тобой делать? — наконец спросил он.
Она покачала головой.
— Ничего? Совсем ничего? Так и будешь меня держать целую вечность?
Она вдруг посерьезнела и, заглядывая ему в глаза, послушно кивнула. Это его растрогало. Повинуясь какому-то странному порыву души, он сказал:
— Ради Шерни, дочка, сегодня твой день. Проси что хочешь. Я все сделаю.
Она отпустила палец и посмотрела на него с таким серьезным видом, какого он прежде не замечал за ней.
— Правда?..
— Правда.
Она наклонила голову и тихо, очень тихо сказала:
— Никогда не бить псов.
Он удивленно посмотрел на нее:
— Как это тебе пришло в голову? А? Дитя мое!
Подбородок ее дрогнул. Она набралась смелости:
— Я знаю, что их бить нужно. Ты мне объяснил, господин. Но… но скажи, что больше нельзя! Пожалуйста…
Он нахмурился. Происходило нечто странное. Неужели Формула Послушания ослабла? Нет, этого не может быть. Но как тогда? Каким образом она понимает, что именно от него зависит, что необходимо, а что нет? Что только по его воле необходимо бить или не бить псов.
Он посмотрел на ее склоненную голову. Неужели она плачет?
— Да, дитя мое. Я ошибся. Псов больше не надо бить.
Ошеломленная неожиданным согласием, она долго смотрела ему в лицо.
— Правда?
— Да, дитя мое. Правда.
В порыве радости она прижалась к нему так крепко, что у него перехватило дыхание. Он рассмеялся,
