Оставаясь стоять, где стоял, Люк прислушивался. Он мог услышать каждое слово, если бы захотел, но ему было достаточно слышать, каким тоном их произносили. Легкий альт Джой, баритон Коллье, лишенный обычной непринужденности. Это была короткая беседа; когда Коллье вновь появился, его лицо было вытянувшимся и странным, он долго и проницательно смотрел на Люка.
— Кажется, ты был прав, Люк, — сказал он недрогнувшим взглядом. — Примерно так она и говорит.
Люк почувствовал, что его кожа покрывается мурашками там, где отсутствующие волосы пытались встать дыбом.
— Тогда ты исполнил свой долг, Алан, — сказал он очень мягко. — Ты можешь оставить её в моих руках.
— Могу? — прошептал Коллье. Он стоял в дверном проеме, как будто для того, чтобы охранять женщину внутри. — Насколько хорошо ты позаботился о ней, Люк? Ты действительно дал ей хоть какой— нибудь выбор?
Слова ударили Люка настолько жестоко, что он чуть не трансформировался прямо на месте, застыв с напряжением, пытающимся переместить мускулы в форму, предназначенную для инстинктивной реакции. Вместо этого он сконцентрировал свою силу в один единственный безошибочный прицел, направленный на Коллье, и выпустил её, как делал это раньше.
— Слушай внимательно, Алан. Джой хочет остаться со мной. Она счастлива и не имеет никакого желания уезжать, — он тщательно накладывал принуждение, отказываясь думать и отгоняя человеческий стыд, который мог бы остановить его. — Когда ты вернешься в Лоувелл, то будешь знать, что она в порядке и безопасности. Всё идет, как надо, если будешь нужен, ты приедешь. Ты поймешь, что всё так, как должно быть.
Синие глаза, пойманные в ловушку глазами Люка, остекленели; Люк пытался не видеть в них Джой и того, что он с ней сделал.
— Ты никому не скажешь, что она со мной, Алан. Если кто—нибудь спросит, ты скажешь, что её положили в больницу в Ист Фоке, а оттуда она улетела домой. Понял?
Медленно кивнув, Коллье тяжело прислонился к стене, поскольку начал дрожать.
Люк узнал признаки того, что Коллье боролся с принуждением, неспособный сломать его, но в глубине души понимая, что происходит. Это не имело никакого значения. Люк оттопырил свою губу в презрении к себе. Как легко было управлять ими, когда он того хотел, и как нелепо, что эти два человека, которых он любил больше всего на свете, были первыми, на ком он это опробовал.
Он отвернулся прежде, чем мог потерпеть неудачу в слепом гневе, и когда контакт разорвался, увидел, что Коллье пошатнулся и сел на ближайший стул.
Прошло некоторое время прежде, чем он сумел справиться с выражением на лице и притвориться, будто ничего не случилось. Он вынудил себя сесть на табурет, который ранее освободил Коллье, и посмотрел на доктора через комнату.
— Разве ты не говорил, что тебя сегодня должен подобрать транспорт? — он сказал это с такой легкостью, что во рту появился желчный привкус. — Тебе нужно идти, мне кажется, я слышу самолет.
Доктор моргнул, всё еще ошеломленный. Он наклонил голову и медленно кивнул.
— Да. Странно, я не пойму, что на меня сейчас нашло, — его глаза прояснились, нерешительная улыбка заменила выражение слабости на красивом, обветренном лице.
— Ты слишком много работал, помогая Джой, Алан, — искренне сказал Люк, несмотря на горькое презрение к себе. — Надеюсь, ты найдешь время, чтобы хоть немного отдохнуть. Ты это заслужил. Здесь больше не о чем волноваться — я возьму на себя заботу о Джой.
— Да, — Коллье моргнул, и на мгновение его брови соединились в хмуром взгляде.
Люк выжидающе напрягся, но его друг почти сразу снова расслабился.
— Хорошо, я определенно слышу свой самолет, а мне еще идти до него километр, — он встал, пошатнулся и, удержав равновесие, хихикнул. — Я, должно быть, старею.
— Только не ты, Алан, — Люк поднялся и двинулся, чтобы поддержать Коллье. Доктор дружелюбно взял его за руку, и это было всё, что Люк мог сделать, чтобы не проклясть себя вслух. — Я пойду с тобой, по крайней мере, до границы поляны.
С усмешкой Коллье позволил направить себя к двери.
— Если бы это была самая обычная французско—канадская деревня, то я бы поклялся, что в мой сидр добавили очень крепкий самогон, — он тяжело прислонялся к Люку. — Но я знаю, что ни один из вас не пьет ничего, крепче воды.
Когда он перевел тему на заботу о Джой и её выздоровлении, Люк на миг закрыл глаза в тихой благодарности. В настоящий момент он был в безопасности. Коллье был крепко и надежно убежден, что всё было так, как должно было быть. К тому времени, когда он преодолеет влияние — а он неминуемо должен это сделать, будучи тем, кто он есть — будет слишком поздно что—либо менять.
Глава 16
Они прощались на окраине деревни, там, где селяне впервые встретили их, дети тем временем энергично сновали меж ними по слякотному снегу. Джой опиралась на руку Люка, улыбаясь в ответ на улыбки его людей, и чувствовала себя едва ли не виноватой из—за того, что уезжает. Она почти привыкла к тому, что смысл большей части бесед проходил мимо нее, привыкла к мелодичному звуку незнакомого языка, который наполнял воздух, подобно щебетанию экзотических птиц. Она решила попросить Люка почаще говорить на французском, просто потому, что ей нравилось его звучание.
Молодые люди обступили их с обеих сторон самодельных носилок, которые сами же и соорудили для нее. Алан ясно дал понять, что пока Джой не поправится настолько, чтобы свободно двигаться, длительное путешествие обратно к хижине Люка, вверх и вниз по горному хребту, слишком сильно замедлит ее исцеление. Поэтому Люк нашел добровольцев, согласившихся помочь ему нести ее по ухабистой дороге. Джой чувствовала себя немного смущенной из—за своей беспомощности, но ухмылки и подмигивания молодых людей, как и их оживленные непонятные комментарии, быстро избавили ее от неловкости.
Прощания были бурными и шумными, сопровождались крепкими объятиями, шлепками и похлопываниями, хотя в отношении Джой эти действия становились более сдержанными из—за заботы о ее поврежденных ребрах. Теперь не могло быть никаких сомнений, насколько полно ее приняли, и понимание этого безо всяких причин согревало ее. Холод, колючие, подозрительные взгляды остались в прошлом, стая приняла ее.
Это делало отъезд тяжелым вдвойне, но ей помогали мысли о Люке. Была одна вещь, которую она хотела больше, чем остаться — желание побыть с Люком наедине пересиливало ее нежелание уезжать.
Из кувыркающейся массы детей выскочила Клэр и бросилась к ним обоим, в последний момент стремительно отступив в сторону, чтобы избежать столкновения с Джой, и со всей силы врезалась в ноги Люка.
— Es—tu oblige de t'en aller, Люк? Pourquoi Joelle et toi vous restez pas [27]? — услышав свое имя, произнесенное так по—дружески, Джой почувствовала прилив неожиданных эмоций. Даже Клэр приняла ее. Пока Люк бормотал объяснения и ерошил черные волосы девочки, ее широко распахнутые глаза оценивающе обратились к Джой. Малышка снова затараторила на своем скорострельном французском.
Джой почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, когда уловила несколько фраз, относящихся к детям — она определенно услышала слово: «Ребенок» — и непроизвольно взглянула на Люка. На лице того витала улыбка, но она не касалась его глаз и, казалось, в ней не было настоящего тепла. «Означала ли эта мрачная холодность, что он не хочет иметь детей? А она?» Это были те вопросы, размышлять над которыми Джой не хотела, по крайней мере, сейчас. Слишком трудно жить будущим, события которого не имеют значения в настоящем. Значение имело только настоящее.
Неоспоримость и правильность этого заключения вызвали в ней желание схватить маленькую девочку
