ладонь тете Джесси. «Это для Розы», — сказала я, и тетя крепко-крепко обняла меня и прижала к себе, и я мечтала, чтобы этот миг длился вечно.
Теперь я ясно чувствовала присутствие тети Джесси в хижине, у постели неподвижного мужа, и Розу я тоже ощущала. Я вынула из кармана Розин медальон, достала из ящика свой, сложила их и долго-долго держала вместе.
Жаль только, что дядя и тетя столько лет гонялись за призраками, не замечая нас. Но как они старались воскресить то, что умерло, обмануть тьму, которая подкралась так близко к их семье...
Я подошла к дяде Нэту и наклонилась к самому его
уху.
— Дядя Нэт! Дядя Нэт! «Танцуй! Танцуй всю ночь до утра!.. »
Один глаз приоткрылся. Закрылся. Открылся. Тихий голос:
— Что, снова станешь душить меня подушкой?
44. Петуния
Когда приехали родители, дядя Нэт сидел в постели, листая со мной альбом.
— Легкий обморок, так, ерунда... — сказал он папе.
— Может, ляжешь в больницу? Хоть на один день.
— Скорее свиньи полетят, чем я уеду из дома, — сказал дядя Нэт.
— Но как ты собирался вернуться домой? — удивилась мама.
— Так же, как и приехал — на лошади.
— А где, кстати, Ива? — спросила я. — И Джейк? Как вы нас нашли?
— Ну... — Папа замялся. — Вообще-то Джейк показал нам дорогу. А сам ушел с шерифом.
— С шерифом? С какой стати?
Папа прокашлялся:
— Кто-то, как выяснилось, украл лошадь...
О, Джейк!
* * *
Мы с мамой и папой провели ночь в хижине у постели дяди Нэта.
А наутро, едва забрезжил рассвет, мы отнесли дядю Нэта через лиственничный лес к грунтовой дороге у подножия высокого холма, где папа оставил машину. Дома уже ждал шериф. Он хотел поговорить со мной «о проникновении в частные владения и о краже лошади».
Джейк, по его словам, попал в беду хуже некуда. Сначала машина, теперь лошадь да еще нарушение прав частной собственности. Когда я заявила, что забор сломала я и я же увела лошадь, родители чуть в обморок не попадали.
Будь наш городок побольше, нам с Джейком не миновать бы суда для малолетних преступников. Но Байбэнкс есть Байбэнкс, и вместо суда нас выслушал шериф. Тяжело ему пришлось: то Джейк невразумительно объясняет, как пытался завоевать меня подарками, то я бессвязно пытаюсь растолковать, что значит для меня тропа, рассказать про длань Господню, тетю Джесси, Розу и дядю Нэта.
В конце концов он сказал, что у него от нас голова идет кругом. И отправил по домам записать все на бумаге: что случилось, как, почему. Только после этого он назначит нам наказание. А пока нам предстояло починить забор. Иву уже вернули владельцу. И еще шериф сказал, чтобы я побыстрее заканчивала тропу.
* * *
Неделю спустя я так и сделала. Я прошла Свиной Загривок и мост Победителей через ручей Дулиттл. Правда, тропа была завершена не совсем до конца: последняя плита оказалась на заднем дворе чоктонского мэра. И ему вовсе не хотелось, чтобы я уничтожила его знаменитую лавандовую клумбу. Но когда я объяснила, что в его клумбе заканчивается дорога из Байбэнкса в Чоктон, можно сказать, исторический памятник, он прислушался. И велел жене сделать снимок, где он стоит рядом с последней плитой. А потом, поразмыслив, попросил ее сфотографировать и меня рядом с ним.
Затем он позвонил в «Чоктонский вестник», и оттуда прислали репортера с фотографом. На следующей неделе в газете вышла статья. Телефон внезапно начал разрываться от звонков: все хотели поговорить с Петунией. Репортер все напутал. И назвал меня вместо Циннии Петунией. Вот так всегда.
Позвонили и из другой газеты. Корреспондент был поражен, что я проделала такой труд в одиночку.
— Что вело тебя? — спросил он.
Я решила, что, если уж шериф ничего не понял про длань Господню, где там репортеру... А рассказывать про тетю Джесси, Розу и дядю Нэта чужому человеку я тем более не хотела. И не нашла ничего лучше, как сказать:
— Там хорошо. В тишине приходят мысли.
Неделю спустя я прибила на обоих концах дороги деревянные таблички: «Тропа Журавушки».
* * *
По тропе начали гулять люди. В один прекрасный день к нам постучались две женщины и попросили пустить их в туалет.
— Ни одного места отдыха вдоль всей дороги, — пожаловались они.
На следующий день зашли двое незнакомых мальчишек, сказали, что стерли ноги, и попросили пластырь. Сразу за ними пришел пожилой мужчина и потребовал отвезти его домой.
— Откуда мне было знать, что идти так далеко? — ворчал он. — Думал, здесь хоть автобус ходит назад в Чоктон. И почему здесь нет автобуса?
Однажды к нам всей гурьбой заехали Батлеры: Билл Батлер, его жена и старая миссис Батлер. А с ними Пончик.
— Знаешь, а Пончик и есть Бинго, — сказал мне Бен. — Ты ведь знала, да? Джейк нам все рассказал.
Билл Батлер попросил нас приютить мать с Пончиком на веранде, пока они с женой прогуляются по тропе. Родители начинали терять терпение.
— Что-то надо с этим делать, — сказал папа. — В туалете толпятся незнакомцы, на веранде отдыхают чужие старушки — что дальше? Кто-нибудь потребует у меня куртку, потому что, видите ли, забыл дома свою?
* * *
Нам с Джейком за наши проступки присудили по сто часов исправительных работ. Каждую неделю Джейк должен был мыть «отпадную тачку» миссис Фостер, купать, чесать и выгуливать Бинго и работать в магазине один час бесплатно. Мне предстояло собирать мусор, оставленный прохожими вдоль тропы Журавушки.
Я честно пыталась объяснить шерифу, что для меня это не наказание, а долг, который я бы и так исполнила, и просила другой работы. Но он приказал мне не спорить с ним. И добавил:
— А я думал, это ты неразговорчивая Тейлор.
* * *
Я одна прошла по всей тропе, собирая мусор и поправляя смятые циннии. Постояла на мосту Победителей и долго глядела в воду. Странное у меня было чувство. Я справилась. Я расчистила всю тропу.
Я обернулась к холмам. Мысленно я могла проследить весь путь, через холмы, то вверх, то вниз, через леса, через луга, до самой фермы. Каждый изгиб тропы стал частью меня самой.
На несколько чудесных минут я стала, наверное, самым счастливым человеком на всей земле. Тропа была прекрасна; и видела я, что это хорошо. Я посмотрела на деревья, на небо — широкое, необъятное. В голове раздалась тихая мелодия, которую напевала мне тетя Джесси:
