— А образ способен воздействовать на экзистора? — Юлька нерешительно оглянулась на убитое животное.
— На чужого экзистора — да, но все обошлось. Давай уйдем отсюда. Кто знает, сколько червей живет в этой заводи.
Девушка почувствовала некоторое облегчение, когда они покинули злосчастное место. Оливул же позволил себе расслабиться, лишь после того, как активное пространство старой Игры осталось далеко позади.
Они остановились на короткий привал, чтобы перекусить. Юлька долго сосредоточено молчала, и, наконец, обратилась к спутнику с вопросом, на который сама так и не нашла ответ.
— Оливул, как получилось, что здесь, в нормальном Мире, вдруг оказался кусок экзомира, да еще, как ты сказал — старый?
Белый князь ответил не сразу.
— Этот Мир практически нельзя считать «нормальным». Его оформила мысль экзистора.
— Что? — Юлька чуть не поперхнулась. — А как же научная станция?
— Я имею в виду более далекие времена. Игру оставили без присмотра: скорее всего — умер создатель. Энергия, которая скрывается в недрах этой планеты, и есть остатки Силы Созидания, некогда принадлежавшей пропавшему внемиренцу. Я теперь понимаю, почему Диербрук настаивал на использовании именно этого Мира в качестве опорного: он знал о старой Игре, и знал, что ее начали на реальном объекте.
— Реальном? То есть здесь уже была планета и жили люди.
— Возможно.
— И что стало с ними, когда началась Игра?
— Все изменилось до неузнаваемости. Экзистор сформировал собственные образы и использовал существующие.
— Но это значит — он убил их!
— Тебя послушать, получится, что человек умирает бесчисленное количество раз, ведь он меняется в процессе жизни. Изменение — по-твоему, убийство?
— Умирают клетки, но не человек, — попыталась возразить девушка.
— Совершенно верно. А теперь взгляни шире: Мир эквивалентен человеку…
— А люди эквивалентны клеткам, по-твоему? — перебила Юлька.
— Похоже.
— Чудесно! Я уже читала такое в исторических хрониках. Человек — винтик государства! И отношение к «винтикам» складывается соответственное. Знаешь, сколько там людей погибло? А что потом было, знаешь?
— Слышал такие истории. Иногда мирянам приходят в голову идеи, реализовать которые правильно они не в состоянии. Я знаю также мнение, будто идеи эти им подсказывают внемиренцы-экзисторы, чтобы легче было играть. Я не сторонник подобных методов, хотя логика здесь есть: Мир изнутри, сам видоизменяется в унисон желанию экзистора, и навесить нужные образы в нем не составляет труда.
— И ты так спокойно рассуждаешь? Можно подумать, что ты сам не человек, а нечто стороннее!
Он усмехнулся.
— Я не буду утверждать, что я — нечеловек. Ты сама придумала сравнение с клеткой организма, и пользуясь им, скажу так: внемиренец — тоже клетка, но более подвижная. Как клетка крови, в сравнении с клеткой мышечной ткани. У нас другие возможности, другое предназначение. Ты не подозреваешь даже, сколько всевозможных субъектов существует в нашей Структуре. Классифицируя только внемиренцев, ты получишь сотню разных видов. К примеру, Архивариусы. Их немного, и они призваны собирать и хранить информацию обо всем, что создали Великие. Есть еще клан Обманувших Смерть. Это внемиренцы, сохранившие ядро Сущности после своей гибели; у них совершенно отсутствует образ Стихии Смерти; сейчас они бессменные Воины Структуры. В плоскости Завершения живут локальные внемиренцы, экзорные дети Творца. Среди них идет нескончаемая борьба за Равновесие сил Света и Тьмы. К счастью, сие беспокойное семейство умеет перемещаться лишь по плотным Мирам, и их проблемы в основную Структуру не проникают. Стоит упомянуть и о Кочевниках, существах, чуждых нам по своей природе. Никто не знает, откуда они пришли, у них нет ни одной Стихии, и поэтому они способны находиться в один и тот же момент времени в одной и той же общей точке с любым живым объектом. Кочевник совмещается с мирянином и может даже вытеснить его из тела, если захочет. Впрочем, долго на одном месте они не остаются.
— А Темные Миры? — спросила Юлька. — Кто там обитает?
— Легче сказать, кто там не обитает, — улыбнулся Оливул. — Темные Миры — особая область, периферия Структуры, некий конгломерат Экзорных Миров. Нечто вроде сборища брошенных Игры. Их порядок поддерживает Племя Драконов, которое, подобно Посредниками, направляет рождение и разрушение Миров, принимает или отвергает экзисторов, задумавших сделать свою Игру. У Темных Миров собственная вольная жизнь, отличная от догматических устоев Структуры. Вообще, все, что происходит там, большинство внемиренцев считает чем-то низшим и непристойным.
— Но ты сам так не думаешь? — осторожно уточнила девушка.
— Я ни с кем не говорил об этом… Темные Миры — мое детство и юность. Это Родина моих друзей, моей няньки, растившей меня после гибели отца. Бер-князь Арбаросс, мой отец, боролся за полноправие Темных Миров в Структуре. И в этой битве отдал свою жизнь.
— И ты часто бываешь там?
— Часто, — он усмехнулся. — Хотя должен признаться, что мои променажи — прямое нарушение закона. Диербрук не приветствовал деятельность Арбаросса, но он любил младшего брата и гордился его мужеством. После его гибели Аз-князь постановил: любой из членов семьи будет изгнан из Лучезарного Мира навеки, если побывает в Темных Мирах. А я как-никак считаюсь прямым наследником княжеского Жезла.
— Ты можешь занять место Диербрука?
— В принципе — да. Ведь Донай, родной его сын, младше меня. Он Ви-князь, а приоритет наследования у Бер-князя. Только все это — пустое!
— Для тебя-то пустое, а для Доная? — Юлька выжидающе смотрела на молодого человека. — Он не показался мне таким уж безобидным, особенно когда напустил на нас своих ловцов.
Оливул задумался на мгновение. В памяти всплыл разговор с кузеном и угроза уничтожить камень Бытия.
— Донай, ищет способы самовыражения, — произнес Бер-Росс, — создает себе образ врага. Он всегда стремился быть лучше кого-то, сильнее, умнее. Я для него беспроигрышный полигон.
— Вот уж никто не подумает, что он умнее тебя!
— Вероятно, и тем не менее он всегда мог сказать: я жив, а ты мертв. И был прав. Он когда-нибудь научится быть терпимым, а пока он еще слишком молод и горяч.
— Он жестокий убийца!
— Я виновен не меньше: Игра на существующем Мире — уже определенная жестокость, и втягивать в нее такого неопытного экзистора, как Донай, было ошибкой.
— Зачем тебе вообще нужна была Игра? — тихо спросила Юлька. — Зачем ломать судьбы? Мы же не куклы, которых можно поселить в игрушечный дом и заставить изображать все, что захочется. Я не понимаю, что тебя повлекло за Диербруком?
— Я уже сам ничего не понимаю, — Оливул помрачнел. — Аз-князь стремится улучшить Миры, поселить в них Счастье, которого так мало в нашей Структуре, сделать людей честными, справедливыми.
— И что ляжет на другую чашу весов? Что придется уничтожить? — в глазах Юльки вспыхнуло негодование. — Десятка полтора Миров, не так ли? А сколько жизней? Неужели мозг одного внемиренца и какой-то мертвый аппарат способны создать все то, что имеет каждый человек? Никакая палитра не скопирует все краски природы, ни один ум не повторит человеческую душу!
— Создатель ваяет образ, а Экзистедер дает этому образу жизнь. Вся наша Структура родилась из Игры, — возразил Бер-Росс.
— Вот как? А на ее месте до этого была другая?
