брусья. Это шпангоуты — ребра корабля. В прочной опруге судна у каждого шпангоута свой, с давних пор принятый чин, свое уготованное место. Что за имена у шпангоутов: флортимберс, топтимберс, мидель- футокс, опер-футокс, порфутокс! Воображения нет у того, кто невольно не приставит к ним почтенное — мистер или месье, сэр или сударь. Как звучит, а? Сэр Флортимберс! Или — месье Опер-Футокс!
Но это так — игра для себя. Душу попотешить.
А Челюскин, дурак, морду воротит. На кой, дескать, эта работа? Штюрману что надо знать? Звезды. Градшток, квадрант. Стругать, конопатить — да провались оно! Прончищев не согласен с Семеном. Насильно, однако, любить не заставишь.
Но вот уже судно обшито. Его надо просмолить и проконопатить. Тут свой инструмент: мушкели, бугеля, лагреты. Работа, конечно, не столь веселая, но без нее не обойтись.
Конопатили пазы пенькою, стеклинем, коровьей шерстью.
Пропущенная или небрежно заделанная щель в обшивке называлась коротко и точно — промахом. Не приведи господь промахнуться. На что Борис Иванович терпим, а однажды не на шутку взъярился на Семена, допустившего в нескольких местах промахи. Побелел от гнева.
— Челюскин, ты по этому шву шел?
— Я. Дьявол его возьми, замечтался.
— Евский! — позвал Лаптев.
Прибежал сержант, обнаруживая полную готовность к экзекуции.
— Всыпь этому негодяю за промах!
Немилосердный Евский плотоядно сжимал в лапище рукоять хлыста.
— Вжих! За один промах. Вот за второй. Вот за третий, — считал сержант.
Семен завопил от боли:
— Так я же один раз промахнулся!
— На второй и третий умнее будешь! — заявил немилосердный сержант.
Лишь через несколько дней Лаптев остыл. Видя, что Челюскин воротит от него нос, хлопнул по плечу.
— Не дуйся. Главное, скажи, уразумел?
— Воля ваша. Можете еще звать Евского.
— Эх, парень! Ну, представь, ты штюрман. А ведь скоро, скоро. Бежит к тебе матроз: «Ваше благородие, тонем. Течь». Каково? Ну? А виной всему твоя щелочка, промах твой.
Семен вздохнул:
— Значит, виноват…
— То-то. Для острастки полезно тебе всыпать.
Борис Иванович окликнул племяшей:
— А что, ребята, давно что-то Семен с Василием не были у нас. Не позвать ли на чаек?
— Позвать!
Все обиды забыты.
Челюскин, великий любитель сластей, тут же напомнил хозяину:
— Борис Иванович, вареньице есть у вас знатное?
— Это какое? Малиновое?
— Точно. Поставите?
Лаптев точил лезвие топора, прищурился:
— Ну, парень, ты не промах.
АНТИПОДЫ
Географию читал сэр Ричард Грэйс. По-русски он не говорил. Поэтому к нему прикрепили переводчика, бедолагу и пропойцу.
У себя на родине, в Англии, Ричард Грэйс был возведен в рыцарское достоинство. Он был тощ, бледен, узколиц, ходил в модном платье, а латы и меч, возможно, оставил в колледже Крист-Черч.
Рыцарь являлся на урок минута в минуту. Толмач, наподобие оруженосца, тащил под мышкой иноземные фолианты — «Книгу мировоззрения или мнение о небесно-земных глобусах» и «Земноводного круга краткое описание». Развешивал на стенах европейскую, португальскую и гишпанскую ландкарты. Руки у толмача дрожали от беспробудного пьянства, карты висели криво.
Сэр Грэйс произносил незнакомые слова.
— Сэр Грэйс приветствует учеников, — переводил толмач. — В прошлый урок вам было читано о движении Солнца и водах, окружающих земной глобус. Ныне сэр Грэйс изволил учинить мнение о сих предметах.
Сэр открывал журнал. Фамилии учеников в журнале для лучшего запоминания были выведены по- английски.
Прончищев с интересом разглядывал европейскую ландкарту, на которой под знаком созвездия Овна располагались немецкие земли, Франция, Англия и Бургундия.
Урок он знал.
Не знал урока Челюскин. Накануне вернулся поздно, сразу завалился дрыхать. Однако Семен чувствовал себя на зависть спокойно. Перед самым уроком подошел к толмачу, с ним он был в приятельских отношениях.
— Послушай, ежели меня спросят — переведи как знаешь.
Бедолага сразу понял, чего от него хотят.
— Но каков мой резон?
— Не обижу, не бойся. Батюшка деньги прислал, я сигары купил. Столько хватит? — Семен растопырил пятерню.
— Наше дело служивое…
Сэр Грэйс изучал список учеников. Произнести некоторые фамилии — язык сломать. Оттого он не утруждал свой язык. Ему помогал указательный палец. Он прямо и зовуще направлял его в лоб ученика.
Харитону Лаптеву досталось рассказывать о широтах и долготах.
Затем ему был задан вопрос о движении Солнца и Земли.
— Солнце, — бойко докладывал Харитон, — как известно, течет в круг. Земля неподвижно стоит на месте. Правда, есть философы, которые придерживаются иного мнения.
И Харитон язвительно скривил губы. Своей насмешкой он как бы уничтожал тех, кто придерживается иного мнения. Да и сэр Грэйс не оставит без внимания эту насмешку.
— Того ради Святому писанию надлежит верить больше, нежели человеческим опытам.
Толмач, можно сказать, дословно перевел для сведения сэра ответ Харитона Лаптева. Тот удовлетворенно кивнул париком.
Одобряя ученика таким образом, а делал это не часто, он как бы мысленно возводил его в рыцарское достоинство.
Прончищев говорил о строении Земли.
— Свет есть кругл, как шар. Вид его передает глобус.
И рассказал об огромном глобусе, привезенном недавно для всеобщего обозрения из Голштинии. Глобус поместили в слоновнике. Слон помер, и теперь в помещении находится другое иноземное чудо.
— Что есть антиподы? — перевел движения губ сэра Грэйса скорый толмач.
Дело шло к тому, что сэр Грэйс готов был возвести в рыцарское достоинство и Прончищева.
— Ежели Земля — шар, то как не предположить, что и под нами живут люди, которые обретаются вверх ногами. По-гречески эти люди нарицаются антиподами.
— Что есть терра инкогнито?
