жена моя прочу-у-яла! уже по соседям ищут тебя! — Дунька шопотком: — Ты не знал? люблю скакать по ночам, а тут потьма, холодок (щип коготком — ага, ржавый топор!) — А ты, Гришенька, что так скоро? Я ведь сказала — в одиннадцать! Гришка глазом порск: — Нет, ты скажи; отчего у тебя платок в грязи? — — Что «скажи» да «скажи»! Не будь дурачком, золотенький, — жалею тебя! Мое сердце не сарай на запоре не держу. Ах, мне запрету нет, я все расскажу. Милый… дурачок… лучше не спра-а-шивай! — Гришка глянул в упор: — Убивица, стерва! Ищут тебя… где мужья? — Платок с клубничкой крапинкой тянет на себя. Рубиха, слабея, смеется, топор стяжелел скользит за спиной. Искосью Дунька к парню прикланивается — Кто мне говорил: не руби, не губи супружника. Ты меня вразумлял… пойдем, Гришенька… тут плесенью тянет, пойдем наверх!.. — Но как град, пулемет, тарабанит в дверь Гришкина жена, — вопит: — Где мой муж? где Гриша? живой-ли ты? — Дунька дверь приоткрыла, в щель косноязычит: Не бойся, голубушка, не пришитый, здесь он, твой Гришенька! А мой дурень запакован в ящик киснет! — — Что ты несешь! Гришка, где ты? В каком ящике? — — Отстань, не вяжись! Зздесь я, здесь! На бочке сижу! — Даша расшатнулась: — Ох, окаянная, порешила его! Ой, ратуйте! — Дробью по ступенькам вдарила во двор. Дунька к бочке прижалась, рот рыбьим душным хватком: — Кто довел, Гришенька? Успокой меня, Только скажи — не ты? Я лягавых не боюсь, только бы не через тебя, Гришенька! Ноги не держат меня окаянную, всю то жизнь трясухою, над каждым маячила мачихой, скрытцею в пальцы плакала… — Дунька осела вся пустырьем… …Круги по болоту… Замутилась кругом народищем улица вздулась… Свистки, словно соловьи предсмертные,
