делает в моем доме?
Габриэлла оказалась между двух огней.
– Мама приехала, потому что… потому что… – невнятно замямлила она, решительно не зная, что сказать.
– Я здесь, потому что ваш распутный сынок бросил мою дочь на следующий день после свадьбы, – парировала Розалинда, отстраняя Габриэллу. Уж в чем, в чем, а в защите она не нуждалась. – Я приехала успокоить ее и удовлетвориться, что все в порядке.
– А так же пожить месяц-другой на иждивении богатых родственников, – язвительно продолжила Беатрис.
– Вряд ли это можно назвать иждивением, – в тон ей заметила Розалинда. – Я привезла с собой провизию, слуг и кое-что из приданого Габриэллы, – она презрительно оглядела холл. – Судя по тому, что я вижу, ей понадобятся все эти вещи. Ваш дом, мадам, вряд ли можно назвать обитанием. Он похож скорее на берлогу, чем на резиденцию графа.
Беатрис метнула на нее гневный взгляд.
– Очевидно, вы не понимаете, куда попали, – надменно произнесла она. – Ну что ж, буду прямолинейна. Это неслыханно, чтобы женщина вашей «профессии» навязывала себя приличному уважаемому дому. Приехав сюда, вы смущаете свою дочь и привлекаете излишнее внимание к ее постыдному происхождению.
– В происхождении Габриэллы нет ничего постыдного, – вздернув подбородок, заявила Розалинда. – Она дитя пылкой страсти и великой любви, если вам, конечно, известно, что это такое.
– Я не намерена выслушивать от вас гадости! – разъярилась Беатрис. Лицо ее покрылось красными пятнами.
– Что вы называете гадостью? Страсть? Любовь? О, пожалуй, эти слова произнесены здесь впервые за целое поколение.
– Пожалуйста! – Габриэлла бросилась между ними, заставив воюющие стороны отступить. – Пожалуйста, перестаньте.
Девушка стояла, опустив голову. Щеки ее пылали. Сначала она повернулась к матери и резко бросила:
– Оставь, пожалуйста, свои штучки. Ты не у себя дома.
Потом она с мольбой посмотрела на свекровь.
– Мне очень жаль, леди Беатрис, что присутствие моей матери оскорбляет вас. Но она проделала долгий путь, и вы как христианка не можете выгнать ее на улицу.
Беатрис сделала глубокий вдох. Казалось, еще секунда, и она закипит. Да как смеет эта девчонка указывать ей, что делать, и напоминать при этом о христианском долге? И главное, было бы перед кем! Перед этой нахальной вульгарной особой! Она одарила Габриэллу испепеляющим взглядом и удалилась в свои апартаменты.
Габриэлла едва держалась на ногах. Она вдруг осознала, что только что оказала открытое сопротивление своей свекрови. И она была уверена, что s поплатится за это.
Розалинда, напротив, чувствовала себя прекрасно. Стоило леди Беатрис выйти, как она бросилась к дверям и приказала слугам выгружать вещи. Снова Габриэллу окружали знакомые лица: Гюнтер, Лусия – старшая служанка, Колетт – камеристка Розалинды, повариха Абердина, которая также исполняла обязанности экономки. «Видимо, никогда мне не избавиться от своего прошлого», – убито подумала Габриэлла и поплелась в свою комнату.
Розалинда любила путешествовать с комфортом. Вот и сейчас в роскошно убранной карете она ехала сама, а в другой поместились слуги. Вдобавок ко всему, вторая карета тянула за собой повозку, нагруженную продуктами и необходимыми, с точки зрения Розалинды, вещами. Она приготовилась к самому худшему, а потому захватила с собой все, вплоть до носовых платков. И, разумеется, здесь было приданое Габриэллы, которое включало в себя два чемодана тончайшего белья, ящик с расписанным вручную фарфором, серебряные столовые приборы ; и две картины модных художников. Но это была 3 лишь малая толика, которую заботливая мать решила захватить с собой, остальное должно было прибыть позже.
Габриэлла познакомила Онелоу с Гюнтером, причем оба дворецких сразу друг другу не понравились. Да и вообще вся челядь Леко была встречена в штыки, но ни та, ни другая сторона не собиралась сдавать свои позиции, что, конечно же, не способствовало разрядке и без того напряженной атмосферы.
К ужину страсти достигли апогея. Из кухни, где две поварихи бились за каждый клочок пространства, арена боевых действий перенеслась в столовую. Там две матери, восседая за двадцатифутовым столом, буравили глазами нерасторопных слуг и негодовали по самому незначительному поводу.
Когда подали первое блюдо, Габриэлла вновь оказалась перед выбором. Меню леди Сэндборн и миссис Леко разнились так же, как и их одежда. На половину Беатрис отправился простой крестьянский пирог, а на сторону Розалинды – говядина, тушеная в мадере. Габриэллу обслуживали оба дворецких, но несчастная девушка не могла проглотить ни кусочка.
– Слава Богу, я догадалась привести тебе немного вина и бренди, – заметила Розалинда, поднимая свой бокал. – Этот дом сух, как кость.
– Уж лучше кость сухая, чем забальзамированная, – презрительно фыркнула Беатрис. Спиртное убивает мозг и расшатывает добродетель. Следовало бы запретить употребление вина, а тем более бренди женщинам, которым меньше сорока.
– Не пить до сорока лет даже шампанского? – расхохоталась Розалинда. – О, в таком случае мне еще долго не пришлось бы притронуться к бокалу.
Глаза Беатрис сузились.
– Да неужели? Признаться, меня это удивляет. Ведь вашей дочери, насколько мне известно, уже девятнадцать. Впрочем, при ваших наклонностях…
Габриэлла умоляюще посмотрела на Розалинду, предупреждая ответный выпад.
