— Поскольку в Уитморе нет церкви, — ответила Элоиза, — мне пришло в голову собрать людей из замка и деревни на мессу в нашей часовне. Я спросила отца Бассета, не согласится ли он отслужить дополнительно одну — две мессы.
— Дополнительные мессы? — протянул граф. — Не вижу необходимости.
Он взмахнул рукой, отпуская Мэри-Клематис, но Элоиза остановила подругу.
— Кроме того, — продолжила она, — после богослужения я хочу устроить небольшой праздник в честь окончания поста… Пироги, холодное копченое мясо, горячие сдобные булочки, сладкие вафли, эль. И яйца для детей.
— Слишком много хлопот и напрасная трата денег. Я уже сказал, что не вижу в этом необходимости.
Элоиза повернулась спиной к монахиням, стоявшим в отдалении, и понизила голос до шепота:
— Милорд, есть много вещей, которые не являются столь уж необходимыми для жизни, но делают ее более яркой и насыщенной. Вы сами говорили, что вашим людям требуется надежда, повод что-то отпраздновать. Торжественная церемония в часовне, а потом маленький праздник доставят им радость. — Кажется, ее слова не убедили графа, и тогда Элоиза, сложив руки на груди, привела последний довод: — Вы обещали, что я смогу праздновать святые дни, милорд.
Она таки добилась своего, и оба это знали.
В определенные моменты очень не хочется быть человеком слова, но после короткой борьбы с собой граф кивнул, уступая ей право на самостоятельные решения, и вдруг заметил, что Майкл, Саймон и Итан не спускают с них глаз. Конечно, они могли не слышать, о чем она ему говорила, зато, без сомнения, поняли, что последнее слово осталось за ней, ибо, поймав его негодующий взгляд, обменялись улыбками и отвернулись.
Сегодня он уже достаточно наслушался всяких острот и намеков по поводу языкастых женщин, которые держат своих мужей под башмаком. Остряки вспоминали его прежние споры с ней, когда она была «Знатоком мужчин», и даже увенчали ее победными лаврами в извечной борьбе за главенство в браке.
Дородный Уильям Райт продемонстрировал маленькие кожаные штаны из тех, какие мужчины надевают во время тренировок под доспехи, и сказал, что они подходят по размеру леди Элоизе. Граф незамедлительно вызвал его на рыцарский поединок и сбросил с лошади, покончив таким образом с намеками Уильяма насчет того, «кто носит штаны» в замке Уитмора.
Естественно, подобные шутки задевали гордость Перила, однако его люди, найдя себе новое развлечение в их однообразной, скучной жизни, тайком продолжали свою игру. Проклятие! Он сейчас, кажется, все бы отдал за хорошую схватку, которая привела бы и его самого, и его гарнизон в прежнее боевое состояние.
Пока граф доедал свою порцию, шутники воспряли духом и снова стали следить за ним и Элоизой. Его взгляд потеплел, когда он заметил, с каким выражением они смотрели на его жену, идущую по залу. Он не мог их за это винить, ибо его жена действительно была очень красивой. Он начал думать о том, что скоро распустит ее волосы, пока что собранные в пучок на затылке…
Некоторые его люди уже покинули зал, другие собрались в дальнем углу, чтобы заняться метанием колец. Перил зевнул и послал за женой.
Встав со своего места у камина, где она с сестрами чинила постельное белье, Элоиза подошла к мужу.
— Да, милорд?
— У меня был тяжелый день, и я удаляюсь в нашу комнату. — Его взгляд ясно дал ей понять, что она должна следовать за ним.
Рыцари и воины, сидевшие рядом, тут же прекратили разговор, чтобы услышать ее ответ.
— Я пока не устала, милорд. К тому же сестры помогают мне… чинить постельное белье.
— Это может подождать до завтра, — проговорил он тоном, не терпящим возражения. — Ты идешь со мной.
Глаза у нее вспыхнули. Он был готов к яростной отповеди, но Элоиза лишь посмотрела на сестер, которые пристально наблюдали за ними, и кивнула.
Поскольку монахини тоже решили покинуть зал, граф поднимался по лестнице в окружении женщин, чувствуя, как его со всех сторон окутывает негодование. Когда он взял жену за локоть и потянул к их комнате, она не соизволила ему подчиниться, пока не обняла по очереди каждую монахиню. Последней в группе была сестра Арчибальд, одарившая его на прощание мрачным взглядом.
Проклятые монахини, очевидно, уверены, что он сейчас начнет терзать их бедную маленькую сестру, раздраженно думал граф, входя наконец в спальню. Черт побери, он же не зверь! Да и она больше не их «маленькая сестра».
Он разделся и лег в постель, краем глаза следя за женой. Она сняла и аккуратно повесила на крюк одежду, затем умылась, почистила зубы и стала расчесывать волосы. Каждое движение щетки по волосам он воспринимал так, будто она скользила по его голому животу.
Когда Элоиза подошла к кровати, он уже хотел было напомнить, что ночная рубашка ей не понадобится, но она вдруг опустилась на колени и сложила руки перед грудью.
Проклятие!
Он подскочил и сердито уставился на нее. Опять! Да как она посмела? Может, надеялась разозлить его или попросить, чтобы он не трогал ее этой ночью? Он встал и принялся вышагивать по комнате, отмечая, как побелели ее сжатые пальцы, как сдвинулись брови… значит, она чувствовала его взгляд и тем не менее продолжала молиться ему назло.
Чуть слышно пробормотав «аминь», она поднялась и вздрогнула, увидев рядом голого, но весьма раздраженного супруга.
— Чего ты этим добиваешься?
— Не понимаю, милорд, о чем вы? — Элоиза отступила на шаг.
— О твоих молитвах! Перед свадьбой я тебе говорил, что не потерплю, чтобы ты падала на колени всякий раз, как я косо на тебя посмотрю. Это относится и к молитвам, которые ты читаешь всякий раз, когда я прошу тебя присоединиться ко мне, чтобы получить немного удовольствия. Я не желаю, чтобы мне надоедали святостью в моей собственной постели!
Ее, казалось, очень удивила его вспышка. «Чего и следовало ожидать, — подумал он. — Эти святоши вечно изображают из себя невинность, если им указывают на их ханжеское поведение».
— Вы думаете, я молюсь, чтобы уклониться от…
— Ты не первая, кто пытается использовать молитву как щит или оружие.
Элоиза побледнела.
— Оружие? Зачем мне использовать оружие против вас? — Она смотрела на него, все еще не веря, что он способен обвинить ее в подобной низости и лицемерии. — Вы, милорд, все представляете себе с позиции силы. А вам никогда не приходило в голову, что я молюсь потому, что это укрепляет мой дух и сердце, дает мне силу и утешение? Вам никогда не приходило в голову, что эти молитвы не имеют никакого отношения к вам?
— Нет, черт возьми, не приходило! — Он покраснел, испытывая что-то похожее на смущение. — Ладно, а какого дьявола ты молилась сейчас, зная, что я жду тебя для… О чем тебе было молиться?
— Теперь я обязана раскрыть вам свою душу и содержание молитв? — с раздражением и злостью спросила она. Глаза у нее сверкнули за пеленой слез, и его вдруг охватило непонятное чувство вины.
Сначала молитвы, теперь слезы. Из огня да в полымя.
— Я не понимаю, зачем тебе это нужно? — Он пытался говорить презрительно, однако результата не достиг. — Единственное, чего я хочу, это твое… твое… — Слово «тело» не шло у него с языка, а сказать по-другому было бы слишком грубо. Чем он провинился, что она ищет утешения у Бога, а не у собственного мужа? — Я тебя чем-то обидел или напугал? Поэтому ты кидаешься в…
— Молитвы? — Элоиза оттаяла, внезапно все поняв. Слезы покатились у нее по щекам, и она прикусила губу. — Это не из- за вас. Это из-за них. Они ведь завтра уезжают.
— Они? — Ее ответ обезоружил его.
Сестры? Так это все из-за них? Она молилась, потому что… Ну разумеется! Они же ее семья, и, попрощавшись с ними завтра, она их, возможно, никогда больше не увидит. За много лет это оказалась вторая серьезная перемена в ее жизни, а потому неудивительно, что она чувствует себя потерянной и нуждается в утешении. После чего он понял и другое: ведь молиться давно стало для нее привычкой! С обетами или без, но она жила и поступала как монахиня. А регулярные молитвы утром и вечером — это главная часть монастырской жизни.
Господи! От облегчения у него даже закружилась голова. Какой же он тупица! К чему это его глупое упрямство, когда сейчас важно лишь то, что она стоит перед ним в ночной рубашке, утирая слезы и пытаясь сдержать рыдания.
Он шагнул вперед, однако не прикоснулся к ней, осознав собственную наготу и впервые за много лет испытывая от этого неловкость. Он уже решил отступить, чтобы надеть рубашку, когда она бросилась к нему в объятия. Перил беспомощно смотрел на нее, не зная, что делать, пока она рыдала у него на груди и теплые слезы орошали его кожу.
Наконец он обнял ее, позволяя выплакаться, потом начал нежно гладить по голове. Он прижимал жену к себе и чувствовал, как часть ее душевной боли переходит в него. Он вздрогнул. Остаться одной, в чужом месте… ему это слишком хорошо знакомо.
— Все в порядке, не плачь, жена, — шептал он. — Ты теперь не одинока.
Постепенно ее напряжение слало, она успокоилась и обняла его. Сейчас она больше чем когда-либо нуждалась в его присутствии, в объятиях, в его страсти, которая заполнит пустоту ее сердца и успокоит боль. Она сама подставила ему губы для поцелуя, усиленного ее отчаянием и приправленного солью ее слез. Потом сама раздвинула коленом его ноги, требуя от него ответа.
Не важно, почему она стремится к забвению в страсти, думал он, главное, что она его хочет. Он покрыл самыми нежными поцелуями ее лицо и закрытые глаза. Только бы отогнать ее печаль, окружить ее счастьем, дать ей веру в то, что она желанна. И когда они соединились, он сурово
