собственного сердца.
— Ничего, не волнуйся. Ничего не случилось.
Джефри поцеловал ее и она ответила ему поцелуем, чувствуя, как тело наливается теплом желания.
Она не испытала оргазма, но чувствовала себя удовлетворенной. Рядом похрапывал Джефри. Музыка больше не звучала.
3
Джефри сдал пальто в гардероб и оглядел себя в зеркало.
— Отлично смотришься, — одобрил он то, что увидел. — Этот пиджак тебе идет. Так, поправим галстук…
Галстук был завязан безукоризненно. На щеках — легкий румянец, голубые глаза блестели, волосы слегка пушились после шампуня. Его фотографию можно было смело публиковать с рекламой курсов по аэробике или диетических продуктов.
— Ты выглядишь ужасно. — Ноэль позволила ему взять себя под руку. Ей очень хотелось сбить спесь с мужа, уесть его чем-нибудь — словно черная кошка пробежала между ними после памятного ужина в доме тетушки Мэрлин. — Тебе больше идут чопорные черные костюмы устаревших фасонов.
— Прекрати ко мне придираться, Ноэль. Лучше скажи, ради кого мы здесь собрались. Я уже забыл его имя.
— Григорий Иванович, он — культурный атташе в русском посольстве в Вашингтоне.
— Это я знаю. А что он делает в Кливленде?
— Он приехал на несколько дней представить в университете делегацию русских профессоров. Сегодня один из них был на моем семинаре. Симпатичный малый, серьезный такой и совершенно лишен чувства юмора.
— Видел таких. В прошлом году у нас в клинике стажировались несколько русских врачей. Отличные специалисты, но удивлялись больше всего нашему оборудованию и инструментам. Один даже жаловался, что им не хватает шприцев, а зашивать пациентов приходится простыми нитками, даже в Москве, не говоря уже о провинции.
— С другой стороны, — возразила Ноэль, — у нас в Штатах врачи пользуются самым современным оборудованием, а две трети детей лишены возможности испытать на себе чудеса американской медицины.
Джефри покраснел.
— Ноэль, оставь свои лекции. Я знаю наперед все твои аргументы: что медицина должна быть всем доступна, что больничная койка большинству населения просто не по карману, что существуют большие социальные группы, вообще лишенные всякой помощи, что у людей нет денег на медицинскую страховку и так далее.
— Что бы ты ни говорил, дети не должны страдать от того, что бедны их родители или они не хотят работать.
Джефри хотелось подобрать весомые аргументы, но они уже вошли в зал, где были накрыты столы для приема, и Ноэль отошла от него, чтобы поприветствовать президента университета. Она готова была сказать мужу любую гадость, так он ее сейчас раздражал своей напыщенностью.
— Вино не такое уж плохое, попробуйте, — услышала она за спиной знакомый голос.
Ноэль обернулась и узнала Эндрю Макдональда. Она взяла с подноса бокал и пригубила его.
— Действительно, вино сносное. А вот настроение у меня поганое!
— Я бы попробовал его поднять, но у меня была чертовски трудная неделя, у самого нет настроения…
— Давайте попробуем вместе что-то исправить, хотя я и считаю, что каждый должен сам решать свои проблемы.
— Отличная мысль! — обрадовался Эндрю, — У меня психологический кризис, что свойственно всем мужчинам в середине жизни, мои планы на будущее под угрозой, к тому же дантист угрожает всерьез заняться моей челюстью… Теперь ваша очередь. Признавайтесь! Что вас тревожит?
— В Йельском университете мне отказали в вакансии. Я ненавижу зимы в Кливленде. Меня раздражает, что правительство разглагольствует о росте благосостояния и не отпускает достаточно средств для медицинской помощи детям неимущих. И еще… я не могу понять, какого черта я вам все это говорю!
— Это просто объяснить. Потому что я здесь сейчас и могу вас понять. А почему вам не нравятся зимы в Кливленде? Вы выросли в другом месте?
— Я из Аризоны.
— Тогда вам больше подходит Огайо. О чем вы больше всего жалеете? О солнце? Жаре? Отсутствии дождей?
— Наверное, больше о солнце. И еще о голубом небе без единого облачка.
— М-да… Я вырос в Бразилии, так что я понимаю, о чем вы говорите. Зимой у меня стынет задница. В середине февраля друзья зовут меня уехать куда-нибудь на юг, где побольше солнца.
— Ваши родители — бразильцы?
— Мой отчим. Мать родилась в Германии и никогда не меняла национальности. Нацисты лишили ее гражданства, на чужбине она впала в депрессию и чуть не повесилась.
— Так какой же вы национальности?
— Натуральный американец. Мой отец был американцем. Я родился в Нью-Йорке, пошел в колледж в Нью-Хэмпшире, потом учился в юридическом колледже в Вашингтоне.
— Эндрю, у вас есть братья или сестры?
— Есть брат. Был… — Эндрю немного помолчал. — Его убили во Вьетнаме.
— Извините, я не знала…
— Он был отличный парень. Но прошло уже двадцать лет. Слава Богу, я уже дожил до тех лет, когда вспоминают хорошие времена, когда мы были детьми, а не боль от потери близких…
Их разговор прервала рыжеволосая красотка, которая, улыбнувшись Ноэль, взяла Эндрю под руку.
— Дорогой, приехал судья Ошелл, он сгорает от нетерпения с тобой встретиться. Ты не возражаешь, если я похищу тебя на несколько минут?
— Конечно, мы тут с Ноэль поболтали немного. — Он прекрасно понял, что приезд судьи просто повод отвлечь его от красивой собеседницы. — Кира, разреши мне представить Ноэль Ван-Бредин. А это — Кира Симс, она работает со мной в фирме 'Дрексел, Кутц и Питерсон'. Она — восходящая звезда нашего детективного агентства.
— Так вы оба — юристы? Приятно познакомиться с вами, Кира.
В глазах Киры она не прочитала никакого удовольствия.
— Кажется, я вас уже видела.
— Где?
— У Мэрлин Ван-Бредин. Она ваша родственница?
— Тетка моего мужа. Теперь и я вас вспомнила…
Тут Кира подтолкнула Эндрю к толпе приглашенных. Ноэль отметила эротическую привлекательность Киры и то, что Эндрю не особенно сопротивлялся.
— Простите, Ноэль. Мы еще сегодня увидимся.
Ноэль поискала глазами мужа. Председатель совета по культуре и образованию Митчел Гордон представлял ему русского дипломата.
'Это первый русский, которого я видела, одетый в костюм, сшитый у хорошего портного', — отметила про себя Ноэль.
Григорий Иванович, высокий и стройный блондин, действительно выглядел как денди, к тому же он
