легендарному камню! Не каждый день видишь бриллианты, которые держали когда-то в руках французский король и его фаворитка…
Перед уходом Марк Иосифович напомнил:
– Мой адрес указан в визитке. И позвольте, любезный Василий Иванович, всё-таки дать вам совет, ради которого я, собственно, и приехал: не храните столь драгоценную реликвию дома! Поместите бриллиант в банковское хранилище. Арендуйте, например, сейф у Петровского – его банк слывёт самым надёжным. Для домашнего сейфа это слишком дорогая вещица…
Аксельрод откланялся, оставив купца в полном смятении.
«А ведь ювелир прав! – задумался Глызин. – Бриллиант и впрямь лучше поместить в банк Петровского: после такой кощунственной огласки хранить его в кабинете безрассудно и небезопасно. Но вот продавать «Розу Версаля» я пока повременю. Надобно, пожалуй, выждать, чтобы потом продать бриллиант ещё дороже. Например, тысяч за сто пятьдесят!»
…Анастасия Николаевна из окна своей комнаты наблюдала, как дом покинул сначала известный ей ювелир, а вслед за ним со двора выехал и супруг в сопровождении дворецкого.
«Куда это, интересно, они отправились? – удивилась купчиха. – Василий же отродясь никуда с дворецким не ездил! И зачем приезжал владелец “Клеопатры?”»
И почти сразу премудрую женщину, словно молния, пронзила догадка: «Ювелир приезжал из-за бриллианта! Наверно, в цене не сговорились, и Василий на всякий случай решил камешек в банк свезти. Вот для безопасности и прихватил с собой дворецкого… Что ж, надо будет потом у дворецкого всё как следует выпытать…»
Глава 11
Василий Глызин поместил «Розу Версаля» на хранение в банк Петровского и, кажется, обрёл, наконец, душевное равновесие: драгоценный камешек предварительной стоимостью в сто тысяч рублей покоился теперь в надёжной сейфовой ячейке и, следовательно, находился в полной безопасности. Банк Петровского, оборудованный по последнему слову германской техники, можно было взять разве что штурмом, да и то если только с применением артиллерии.
Его встречи с баронессой фон Штейн продолжались. Вот и сейчас купец ехал по просохшей под скудным ещё солнцем дороге, ведущей в Измайлово.
Предвкушение плотских наслаждений доставляло Василию Ивановичу несказанное удовольствие. Что и говорить: баронесса была на редкость хороша – и внешне, и в любви. Да и умна к тому же! У Василия Ивановича всё более крепла мысль развестись с женой (оставив её, разумеется, без содержания), забрать дочь и… жениться на Матильде.
Безусловно, Глызин-старший предполагал недовольство брата по сему поводу, но ему и прежде-то было абсолютно безразлично мнение родственника, а уж в свете последних событий – тем более. При мыслях же об Анастасии Василий Иванович и вовсе приходил в состояние крайнего раздражения: «Это ж надо было так обмануться в жизни! Пригрел змею на груди! А она столько лет мне голову морочила – с братом родным спала! А если?.. – кольнула вдруг Василия нехорошая мысль. – А если Полина – дочь Ильи?»
Купец почувствовал, как неистово забилось сердце и застучала кровь в висках. Снова разболелась голова. Василий Иванович снял кашемировый шарф и ослабил галстук.
«Господи! Ну, надо ж было до такого додуматься?! – купец отдышался и попытался успокоиться. – Всё равно Полину жене не оставлю! Она мне – родная дочь, а все эти мои домыслы совершенно беспочвенны…»
Наконец, после длительной тряски по разбитой после зимы дороге, показалась усадьба баронессы фон Штейн.
«Кошечка моя… как ты там без меня? – тотчас забыл Василий Иванович обо всех своих терзаниях.
Матильда – кошечка, душечка или просто Матильдушка, – вот уже второй день ожидала приезда Василия Глызина с пребольшим нетерпением, время от времени перечитывая статью про «бриллиант маркизы». Нельзя сказать, чтобы она сильно соскучилась по любовнику (хотя сие состояние изображала всегда с превеликим мастерством): на этот раз её нетерпение подстегивало, скорее, острое любопытство.
Матильда не могла похвастаться, что слишком уж хорошо разбирается в драгоценных камнях, однако, будучи дамой весьма просвещённой, кое-что понимала. Во всяком случае, своему возлюбленному (и, по совокупности, подельнику) Сержу фон Нагелю она сообщила, что бриллиант с огранкой в виде розы действительно очень редкий и, вероятнее всего, имеет испанское происхождение. «Потому как именно в Испании в далёком Средневековье и придумали сию технику огранки, – поведала Матильда барону. – После чего, спустя какое-то время, её взяли на вооружение сначала ювелиры Франции, а затем уже и всей Европы».
На самом деле баронессе было известно больше. Так, из книг по истории Франции она знала, что Людовик Великолепный действительно дарил маркизе Помпадур драгоценный камень с подобной огранкой. Но, увы, бриллиант маркизы не имел того розового оттенка, что был описан в статье.
Поэтому баронессу одолевали теперь сомнения: а не вымысел ли всё это господина Терехова, журналиста бульварного издания? А если «бриллиант маркизы» всё же существует, то где именно хранит его Глызин?
Матильда прикинула, что камень, если даже он небольшого размера, может стоить порядка тридцать тысяч рублей.
В будуар вошла горничная и доложила о приезде купца. Баронесса оживилась, подсела к зеркалу, быстро припудрила лицо и грудь.
– Проси… – приказала она.
Василий, стосковавшийся по женской ласке и любовным безумствам, влетел в будуар, словно юноша.
– Матильдушка, кошечка моя! – осыпал он руки обольстительницы пылкими поцелуями.
– Я тоже рада тебя видеть, – призналась баронесса, внимательно разглядывая любовника. – Ты похудел, Василий, осунулся как-то за эти дни… Что случилось?
Глызин замялся.
– Да забот много всяких навалилось, душа моя. Коммерция, поверь, дело весьма хлопотное.
– Не сомневаюсь…
– Зато я привёз тебе подарок, – достал купец из внутреннего кармана сюртука бархатную коробочку тёмно-синего цвета. – Вот, открой сама…
Баронесса улыбнулась, открыла коробочку и непритворно радостно воскликнула:
– Какая прелесть! – Затем приложила жемчужное ожерелье к груди: – Ну, как? – поинтересовалась она, одарив любовника многообещающей улыбкой.
– Позволь, я сам застегну сие ожерелье на твоей нежной шейке… – Глызин подошёл к баронессе и достаточно ловко справился с изящным замочком.
– Ожерелье из салона «Клеопатра», от самого Аксельрода? – с изрядной долей уверенности поинтересовалась Матильда.
Василий удивился:
– Как ты догадалась?
– Очень просто. «Клеопатра» – один из самых модных и дорогих ювелирных салонов Москвы, а ты всегда щедр и разборчив в подарках…
Глызину польстило мнение любовницы.
– Мне приятно это слышать, – сказал он и запечатлел благодарный поцелуй за ушком Матильды.
– Ах ты, мой шалунишка… – кокетливо подмигнула баронесса, и Глызин затрепетал от желания. – Подожди, не торопись, – остудила она тут же пыл любовника. – Скажи лучше сначала, что ты думаешь об этой статье? – Матильда протянула купцу газету.
– А… это про бриллиант маркизы Помпадур? Читал уже, – отмахнулся купец.
– И что скажешь? – продолжала допытываться баронесса.
– А что тебя конкретно интересует, душа моя? Сия статейка наделала в городе достаточно шума, и мне, признаться, не очень хочется говорить на эту тему.
– Прости, дорогой… Я не могла и предположить, что упоминание о бриллианте окажется для тебя столь