не от шока того, что происходило здесь с детьми, а – от собственного ощущения застигнутого за каким-то постыдным делом. Его радостной охоте был живой свидетель, который пускай и ничего не понял, и возвел его в ранг «героя», но своим присутствием начисто лишил не только удовольствия, а и желания продолжать. Джерард забыл, что в первую очередь он должен спасти, а потом уже наказывать. Это – четкое правило, от которого не отступал Эрфан и не должен был отступать никто.
Я не хочу помнить о тебе, танцовщица-брюнетка. Не смотри на меня так восторженно, не следи за мною так жадно, не требуй, чтобы я непременно тебя узнал. Если бы ты не застонала, то истекла бы кровью на том столе, так и не дождавшись моей помощи. А если бы лорд Ферт не находился в столь тесной связи с порождением другого мира, что давало мне все права наказывать его – тогда ты вообще не получила бы никакой помощи и была медленно разрезана им на части.
Может, тот, кого все это время поминала ты, и герой, и спаситель. Может, и так.
Но это не я. Я всего лишь изовравшийся всем мальчишка, которому, к тому же, пора отдавать долги.
Джерард отворил намеченную дверь и зашел быстро – как всегда, когда не был уверен в собственных действиях. Стыдно, Иноходец?
Стыдно.
Вышивальщица была там. И мгновенно вскинула голову.
Почему у нее такие огромные глаза? У людей не бывает таких глаз! Он проследил, как тает радостная улыбка на губах девушки, и решимость таяла в сердце (да, Гард тебя затрави, в нем самом!) быстрее улыбки.
Игла в ее руках уже не внушает того неосознанного ужаса, но разве станешь объяснять все с самого начала? Даже себе невозможно объяснить! Осторожно, затаив дыхание, чтобы не спугнуть ни замершую как статуя вышивальщицу, ни собственную внезапно пришедшую мысль, он присел в мягкое кресло, и, собираясь с духом, положил пальцы на манжету рубашки.
И – дернул. Нежная ткань послушно разошлась у самого шва с укоряющим треском.
Девушка сказала «Ай!», и прикрыла рот рукой. А Джерард смотрел на нее и подумывал, куда бы провалиться, если она не догадается, что означает эта выходка.
Спустя минут пять, когда он решил, что седьмая адская пещера вполне подойдет как конечный пункт назначения, кареглазая статуя медленно поднялась со своего рабочего места и двинулась к нему.
Тонкие, почти прозрачные пальчики с коротко остриженными ногтями ловко зажали в одну хитрую складку надорванные края.
Закусив нижнюю губу, Рэми так тщательно зашивала рукав, как будто от этого зависело, взойдет ли завтра солнце. Но все-таки пальцы дрожали.
Джерард улыбнулся в тот самый момент, как снова почувствовал укол – легкий, даже неразличимый. Ему было все равно. Теперь – все равно.
Его улыбка и спокойная неподвижность окончательно разъяснили Рэми происходящее. Окончив работу, она пришпилила иголочку прямо к его рубашке. На воротник. Осторожный намек. Хрупкий, тонкий как батист, но все-таки мир.
Хедер тоже оттаяла. Ее стал больше интересовать он сам. За всю жизнь ему еще не приходилось рассказывать столько о себе самом.
Однажды она упомянула и Межмирье.
– А что там, Дже… рард?
Вот только больше не зовет его Джерри. Никогда.
– Тропы. Туман, – он пожал плечами.
– И все?
– Ну, еще твари, вроде собак. Охраняют. Невнятный рассказ. Невнятная ложь. Правда была бы красочнее.
– Почему же ты так опоздал… с сердцем?
– Эрфан отдал мое сердце фрокам. Это такой маленький народец гор, самый жадный народец в мире, Хедер. Тогда я даже не знал, как они называются, и что они вообще существуют. На исходе девяти назначенных лет услышал от старого-старого дедка, слепого сказочника. И то, только название, а где их искать… Туда нельзя было идти в Межмирье.
– Исчезая, как ты?
– Именно. Ножками. Ножками. Северный Венец очень далеко, Хедер. Ты даже не представляешь, насколько. Народец я нашел чрезвычайно легко, но зря радовался. Хочешь слышать всю историю?
– Хочу! – сказала Хедер. – У меня бессонница! А в мои годы ее не лечат, а заполняют. Например, мужскими рассказами. Уже, увы, только рассказами. Продолжай!
– Ну вот зашел я наугад в пещеру, вижу – сидит маленькое, мохнатое, красное, урчит. А в лапе, черт его дери, мое сердце.
Хедер удобно расположилась на софе, и созерцала сказителя, точно большая сероглазая кошка.
– Толстяк требует мой рубинчик! Мою игрушку! Я не отдам, нет! – визжал фрок.
Пещера зашевелилась. О, Гард и псы! Фроки! Фроки всех мастей, из-под каждого камня, по десятку из каждой расщелины! Будь он даже сверхмагом – у древнего народца мощный щит собственного волшебства, изначального, несокрушимого.
Магия гор отрезала Межмирье.
Количество противников представляло реальную опасность.
– Пошшшшел прочч… противный, наглый, жжирный человечищщщще, – шелестело отовсюду. – Пошшшшел или пожжалеешшшь…
Красношерстный фрок заливисто солировал:
– Это мой рубинчик! Мой! Мой! Мой!
Джерард вскрикнул от неожиданности, почувствовав укус ниже колена. Флюоресцирующий в полумраке фрок отплевался обрывками ткани, и прыгнул повыше, явно целясь в пах. Джерард увернулся, но едва- едва.
«Если я упаду – мне конец!» – подумал он, но начинать драку медлил. Первый же удар с его стороны означал бы разрешение напасть всей стае сразу.
Красношерстый, зажав в трехпалой лапе сердце, уже карабкался к боковому лазу.
– Стой! – завопил Джерард. – Подожди! Эй! Хочешь – я принесу тебе другой камень! Лучше! Больше!
Фроки остановились, как будто он плюнул на всех сразу сонной травой.
– Лучшшшшшшшше? – завороженно пошелестело под сводами. – Болыпшшшше?
– Да, – подтвердил Иноходец, морщась. Маленький зеленый фрок продолжал с упоением терзать его левую ногу. Глухой, наверное. Бывает.
– А откуда чччеловек возьмет такую игрушшшшшшшку? – недоверчиво и невнятно спросил Красный, ревностно оглаживая розово-алый шарик. – У чччеловека жжже нет при сссебе ничччего!
– При себе нет, но я отыщу и принесу. Другой рубин, да? Тогда ты отдашь мне этот? Я принесу, клянусь!
– Рубинчик? Болыдшой рубинчик? – жадно переспросил фрок. – Большой-большой?
– Огромный, – тактично ответил Иноходец, – отдашь?
– Почччему толстяк ххочччет менять большше-лучшшше-крашшше на меныпше? – подозрительно щебетал Красный. – Он тупой?
– Он тупой, – покладисто согласился Джерард.
Фроки квакающе захихикали. Это никак не расходилось с их собственным мнением о людях. Приятный толстяк, с правильными мыслями.
– Договор! – мрявкнул Красный, спускаясь поближе. – Договор! СССделка! Горы сссвидетели мне в том, что было здесссь сказано!
– Горы сссвидетели нам в том, что было здесссь сказано! – повторили фроки хором, глаза их засветились.
Чем бы этаким поклясться?
– Горы и Межмирье свидетели мне в том, что я выполню свое обещание, – торжественно провозгласил
