тряпкой. Он швырнул ее в кабинет, в щель закрывающейся двери. Я положила полотенце на подоконник. Джеймс, еще не успев сесть на стул, вывел «Ужасно» напротив одной из фамилий учащихся и поставил огромный восклицательный знак.
«Я вообще удивлен, что оно меня не убило! Я говорил ему, что Зельеварение — сложный предмет. На что мне такие мучения?!» — ворчал дядя. Я продолжила рассматривать комнату, пока он приводил стол в порядок. За рядом баночек, на столе, в углу, ютились две фотографии — фото Лисы и фото с большой компанией людей, позирующих на ступеньках. Я хотела потянуться за фото, чтобы рассмотреть лица, но передумала, боясь помешать дяде. Он говорил, что у него есть еще одна рамочка, он даже мне ее показывал.
Точь-в-точь такая же, как и те, что удостоились стоять на его столе. Джеймс говорил, что вскоре ее займет моя фотография. Странно как-то, я этого не понимала, хотя сама хранила у кровати фото своей семьи, самой лучшей семьи.
У стола стоял широкий шкаф, где были явно выдававшие дядю вещи: поделки, рисунки, фотографии учеников. Шкаф занимал большую часть комнаты, все подарки были видны и ни один не загораживал другой. Во мне проснулась ревность, и я начала искать неточность, неаккуратность в поделках.
— Дядя Джеймс, а сколько ты работаешь в школе? — отвлекла я его, дивясь масштабам коллекции.
— Десять лет, — сказал он, не прерывая проверку. — Сразу как вернулся в Санкт-Стартлайф, — дядя отставил от себя пустые скляночки и начал заполнять верхние строчки таблицы. — Милана, поставь пока воду.
Я оторвалась от рассматривания забавных вещиц, авторы которых мне явно не нравились (Мой дядя!), подошла к небольшому камину в стене, повернула крючок для котла с висевшим на нем чайником под огонь. Я достала из нижних полок, под книгами, два набора для чаепития: две ложки, чашки, блюдца и два благоухающих засушенных цветка заварки. Джеймс сложил колбочки в коробку, убрал в ящик стола табличку и перо. Он взял прихватку, снял чайник с огня и заварил чай. Бутоны цветков начали распускаться и окрашивать кипяток в красно-коричневый цвет.
Наблюдая за пером, на котором никогда не заканчиваются чернила, за каретой без лошадей и бензина (хотела бы я посмотреть на карету с выхлопной трубой…), дивишься старине этих предметов, но если сравнивать со вторым измерением, то развитость одинаковая. В первом измерении все строится на волшебстве, а во втором на развитии техники. Я, конечно, скучала по компьютеру, телевизору, телефону, хоть они здесь были и не нужны. К удивлению, я легко привыкла к использованию пера; отсутствию выхлопных газов от машин; к здешней романтике свеч. Хотя электрический чайник мне нравился больше.
— Лиса прислала тебе платье на бал? — спросил дядя. Я, попивая чай, кивнула ему. — Оно тебе понравилось?
— Да, оно безумно красивое. Самое красивое платье на свете, — восхитилась я, вспоминая свое бесподобное платье.
— Эм, — смутился дядя — А Оливер Вармент… вы с ним…
— Дружим, — перебила я его глупые догадки. Когда он успел уже узнать это? — Мы с ним дружим, — повторила я.
По дядиной нерешительности и по неумелому подходу к вопросу сразу понятно, что он начинающий родитель. Но его не за что было винить, ведь все так и было.
— Да… мм… хорошо, — смутился Джеймс. — Веди себя хорошо, — успокоившись, сказал он, грозно помотав пальцем, как это делают неопытные в таких делах актеры-папы. «Ох, какая типичная фраза», — подумала я, улыбаясь.
— Хорошо, дядя Джеймс.
— Тяжело мне дается это, — признался он. — Если Лиса будет спрашивать, какую лекцию я тебе читал, ты придумай что-нибудь получше, чем «веди себя хорошо».
— Придумаю лекцию, так часа на… два.
Роль родителя у него хорошо получалась, просто он еще не знал об этом. Дядя пытался подражать чересчур пафосному образу «типичный родитель», который описывается в заурядных романах. Ему не нужно было ничего придумывать, менять, Джеймс — самый лучший дядя, о котором можно только мечтать.
— В воскресенье поедем домой. Лиса задумала закатить грандиозное празднование нового года. Боюсь, как бы она там все деньги на подарки не спустила, — говорил Джеймс, улыбаясь и потягивая горячий чай. — Она уже елку притащила домой, игрушки, гирлянды, украшения купила, но сама не наряжает, нас ждет.
— Быстрей бы уже, — сладко сказала я, представляя, как я с тетей и дядей наряжаю пышную елку, с Джеймсом вешаю красную гирлянду, режу с Лисой помидоры в салат.
— Еще немножко, три денечка, а в воскресенье будем уже дома, подбадривал Дядя.
— Не три денечка, а три длинных дня ждать, — исправила я его.
— Твоя мама обожала предновогоднюю неделю, всю эту суету, все заботы… — пробормотал дядя, углубляясь в воспоминания.
Оставшееся время чаепития он молчал, да и я молчала, не желая его отвлекать. Мы допили чай, и я пошла на ужин, придумывая историю для Оливии о том, где была все это время. Сказочник из меня никакой, так что я решила остановиться на чтении книг в библиотеке.
В столовой ни Оливии, ни Дианы, ни близнецов не было, и я села одна, подальше от шумной кучки первокурсников. Ужин был не самый вкусный: жареная рыба с двумя хвостами и на вид неаппетитная картошка, хотя даже не картошка, картошка не настолько белая. Ну, несмотря на вид этого овоща, он оказался вкусным, и действительно отдаленно похожим на картошку. Когда я приступила к рулету с чаем, в столовую вошли Оливер с Фредом и Оливия.
— Как ужин, вкусный? — спросил Фред, садясь за стол.
— Есть можно, — сказала я, сморщив нос от жутко сладкого запаха рулета.
— Да-а-а, — протянула Оливия, рассматривая еду на столе. — Где была?
— В библиотеке, — мгновенно выдала я свою подготовленную фразу.
— Мы только что оттуда, — тыкая рыбу вилкой, сказал Оливер.
— А-а, — протянула я, придумывая, что сказать. — Я давно тут сижу, — вроде бы выкрутилась я.
Оливия посмотрела на мою тарелку с рыбными костями и передумала сомневаться в моем вранье о библиотеке.
Из-за того что я не сделала уроки в специально отведенное время, пришлось делать их после столовой. Я накалякала конспект по биологии, прочитала о зелье «Маскировки». В комнате никого кроме меня не было и, доделав уроки, я пошла в зал. Гостиная кишела народом, но ни Оливии, ни Дианы опять не было, а Даша что-то объясняла сестре, просматривая учебник по Волшебству. В углу, у камина, где я любила сидеть, что-то творили Оливер, Фред, Денис, которого я сегодня видела в зале, и Эрик. Я направилась к ним.
— О, Милана, будишь с нами в «Цу-е-фа»? — спросил Фред, давая Эрику щелбан.
— На щелбаны?!
— Да.
Я посмотрела на Эрика, потирающего красный лоб.
— Ну, если только не больно.
— Для тебя сделаем исключение, трусишка, — сказал Оливер. — Садись, — подвинулся он, освобождая мне место на небольшом красном диване.
— Да ну вас! Вы мне уже весь лоб разбили, — проныла я, когда часы показывали 21–30.
Сколько мы играли, я только один раз выиграла (Мой восторг был безграничен) и три раза была и не проигравшей, и не победившей. Лоб уже чесался от щелбанов.
— Ай, да ладно, поиграй еще немного, — попросил Денис.
— Да, не. Я в ванну. Пока, — сказала я и ушла, потирая красное пятно на лбу.
После ванны я вернулась в комнату, когда свет был уже выключен. Ударившись ногой об угол
