кожу, я опять закричала. Слезы застелили и без того мутный взор.
— Милана! — послышался голос Оливера в дверях. Громче его слов я слышала свое дыхание, словно находилась в дешевом акваланге под водой на глубине нескольких километров.
— О, защитник, — усмехнулся мужчина.
Он взмахнул палочкой. Я прокляла себя из-за бесполезности. Я не могла пошевелиться и уже почти ничего не видела.
— Не смей поднимать руку на моего брата, урод! «Айдам!» — крикнул Фред, ворвавшийся в комнату.
— Милана, — подлетела ко мне Оливия.
Она дотронулись до меня. Ее руки были ледяными. «Бомбс!» — крикнул Оливер, и послышался звон, треск и громкий хлопок. Что-то тяжелое рухнуло на пол.
— Оливия, достань палочку, — приказал Оливер.
Боль все сильнее и сильнее расходилась по телу, взрывалась в голове и заглушала другие звуки. Сердцебиение, дыхание — все затихло. С пола меня подняли, и я почувствовала тепло через грубую ткань пиджака. В голове произошел последний взрыв, и все исчезло.
Я позволила себе проваливаться во что-то мягкое, обволакивающее. Я как будто очень сильно хотела спать и, вот, наконец, легла в теплую мягкую постель и заснула…
Глава 14
Я очнулась в идеальной тишине, попыталась чем-нибудь пошевелить, чтобы убедиться, что жива, но тело отказывалось меня слушаться. К удивлению, никакой паники. Голова еще была не в состоянии размышлять, так что вместо того, чтобы испугаться, я была спокойна, неестественно спокойна. Первое, что я почувствовала, это то, что на ноги что-то придавливает. Заскрипела дверь, и сразу же тяжесть с ног пропала.
— Нашел? — спросила девушка.
Оливия. Ее голос был сонным и усталым, а еще тихим-тихим. Я потянулась к ней, не руками, а мыслями. Именно она сможет вытащить меня отсюда, из искусственного спокойствия.
— Да, — ответил ей Оливер.
Послышались его шаги и шум чего-то ехавшего, колес… вроде велосипеда. Голоса
Оливера и Оливии были последним, что я слышала перед потерей сознания, и первым, что услышала, приходя в себя. Мне очень хотелось открыть глаза. Я почувствовала, как холодные тоненькие пальчики взяли меня за руку, это дало мне сил, но хватило их только на то, чтобы дернуть рукой.
— Милана, Милана, — звала Оливия, еще крепче сжимая мою руку. Ее голос стал громче.
Я стремилась к ней, и сознание обрело власть над телом. Тело! Мышцы ужасно болели, все болело. Я сразу же распахнула глаза, свет ударил по ним. Я лежала на диване в комнате дяди Джеймса, рядом на стуле сидела Оливия с красными, опухшими глазами. У двери стоял Оливер, его прекрасная белая рубашка и пиджак были в крови.
— Оливер, у тебя кровь, — хрипло прошептала я. Это звучало так жалко и тихо, что я была уверена, он меня не услышал.
— Да-а-а, — протянул он, проводя по засохшим пятнам рукой. — Милана, прости, я должен уйти, а то Фред один не справится, — он стиснул челюсти, провел по мне взглядом и вышел.
— Оливия, — начала тихо я. — Ты так ждала этого бала, а тут… Еще и меня пришлось спасать,
— сказала я, а потом сделала вывод: — Глупая я, одни проблемы со мной.
— Дура ты! — заплакала Оливия. — Мы так за тебя переживали. Мы чуть с ума не сошли.
Когда нам Эван сказал… — подруга шмыгнула носом. По ее щекам, не переставая, текли слезы, а голос дрожал. — А когда мы увидели кровавую дорогу… — Оливия зарыдала сильнее. — Дура ты!
Сорвавшись с места, она упала мне на ноги. От удивления мои глаза широко раскрылись.
Я действительно дура! Я хотела положить ей руку на плечо, как-то утешить, но рука не шевелилась, и мне было очень стыдно.
— Оливия, — только и прошептала я.
Подруга села. Ее изящные ручки были так сильно сжаты в кулаки, что ногти оставляли розовые следы на ладонях. Она стряхнула слезы, и поспешила встать.
— Я пойду скажу, что ты пришла в себя, а то… — Оливия запнулась, — твой дядя волнуется.
Дядя? Откуда она знает, неужели Джеймс сказал? Волноваться уже было поздно.
Я вспомнила про велосипед:
— Велосипед забери.
Оливия остановилась в дверях и развернулась:
— Какой велосипед? — удивленно спросила подруга.
Я посмотрела туда, где недавно стоял Оливер. Велосипед, который он вкатил, оказался инвалидным креслом.
— Никакой, — выдавила из себя я.
Оливия вышла. Я непонимающе смотрела на инвалидное кресло, а потом меня затрясло.
Я схватилась за ноги: на месте, если это так, то зачем кресло?! Ужасные догадки терзали мою голову.
В комнату вошла Оливия, следом за которой влетел Джеймс:
— Я что, зря тебя из зала выталкивал?! — сходу начал упрекать он.
— Давай ты просто скажешь, что я плохая?
— Да, — сказал дядя и, приподняв, обнял меня. — Как ты?
— Согласно 51 статье конституции — я имею право не сообщать о себе никакой информации.
Джеймс вопросительно посмотрел на Оливию, она пожала плечами и сказала:
— Я же говорила, с ней не все в порядке.
Я вздохнула:
— Хорошо я, только все болит.
— Естественно. Столько синяков, ссадин, крови, — сказал дядя, понижая голос. — Я приглашу медсестру.
— Не надо.
Я попыталась встать, чтобы доказать что со мной все в порядке. Мало того, что далось мне это тяжело, так еще, как я только встала, сразу же рухнула обратно на диван. Ступни невыносимо заболи, словно я встала на острые ножи, и они разорвали всю кожу. Раны щипало и жгло.
— Ай, ступня! Две! Ай! — завопила я, чуть ли не плача от адской боли.
— А что ты думала, побегаешь по стеклу, и ничего не будет? — спросил Фред, стоявший в дверях.
— Я походить хотела… — проныла я, часто моргая, надеясь сдержать слезы.
— Теперь пару денечков сможешь максимум ездить, — слабо улыбнулся Фред, подкатывая инвалидное кресло к дивану. В любой ситуации он находил тему для шуток. — Рад тебя видеть живой, малолетка.
— Я тоже тебя рада видеть, — пробубнила я. — Мне бы переодеться, — сказала я, рассматривая разорванное, прилипшее к телу платье.
— Оливия? — позвал Джеймс.
— Да, — отозвалась она. — Милана, я тебе помогу.
Джеймс пересадил меня в кресло, и Оливия выкатила его из комнаты. Меня выводило из себя отсутствие полной самостоятельности. Меня до трясучки бесило, что я не могу сама, на ногах перемещаться.
— Не нравится мне это кресло, — ударила я по подлокотнику.
— Потерпи немного, пару денечков, пока что-нибудь другое не придумаем, — успокаивала меня Оливия.
