— Как управлять этой штукой?
— Крутить колеса.
Я крутанула колеса, выезжая из-под рук Оливии. Зависимость от ржавой железяки меня не подбадривала, особенно когда меня кто-то вез. Как назло, лестницу я не могла преодолеть самостоятельно, и мне пришлось остановиться.
— Подожди, я кого-нибудь позову, — сказала Оливия и взлетела по ступеням.
Я позавидовала ей черной завистью. Вскоре подруга вернулась с Денисом и Эриком. Они подняли кресло наверх вместе со мной. Наблюдая за трусящимися ручками Эрика, я могла бы поклясться, что они меня уронят, и я свалюсь с лестницы и сломаю шею. Но обошлось без этого. Злая и расстроенная, я поехала в спальню, через гостиную.
«Простите, спасибо», — вместо меня сказала ребятам Оливия и поспешила за моим разваливающимся «способом перемещения». Она помогла мне въехать через порог в коридор.
— Я ванну налью. Возьми одежду и все что надо в спальне. Только, аккуратней, смотри, чтобы швы не разошлись, — сказала она и упорхнула в ванную комнату. «Швы? Какие ещё швы? Как мне что-то зашивали, я не помнила, да и не чувствовала.
Я въехала в пустую спальню и, взяв вещи, сложила их на колени. Не успела я углубиться в размышления о том, какая же я идиотка в кресле на колесиках, как вернулась Оливия.
Оно вкатила меня в отдельную ванную комнату и вышла. Подъехав к наполненной ванне, от которой шел легкий пар, я расстегнула платье, начала его снимать, но прилипшая ткань отдиралась больно и с кровью. Я стиснула челюсти и, глубоко вдохнув, спросила себя вслух: «Ну и как я его сниму?» — а потом перекинула ноги, держась на трусящихся руках, и залезла в ванну прямо в платье. Вода окрасилась в бледно-красный цвет. Платье было уничтожено: остатки подола едва прикрывали ноги, шов у молнии порвался, однаединственная лямка еле держалась. Я аккуратно, не спеша отлепляя каждый клочок одежды, сняла мокрые, разорванные лохмотья. Попрощавшись с великолепным платьем, я решила осмотреть свои раны. Как только я коснулась ступни, пульсирующей от боли, сразу же обнаружила кучу царапин, отсутствие кожи в некоторых местах и один шов. Моя попытка походить не осталась бесследной: одна из ран слегка кровоточила. Под слоем мокрого бинта, сокрушенно висевшего на икре, был еще один шов, заклеенный большим пластырям, который я намерилась отклеить, несмотря на болезненность процесса. Рана, как мне показалось, была неглубокой, но, когда я напрягала ногу, нитки неприятно тянули
(А когда я столь мерзкое ощущение еще и представляла: рану, зашитую нитками с черной, засохшей на ней кровью…), дотрагиваться даже до пластыря было очень больно. Мой бедный друг — висок был снова зашит. Спина была расцарапана, а свежие синяки покрывали все тело. Я аккуратно смыла оставшуюся засохшую кровь с тела, лица и волос, и полезла на свое долбаное кресло обратно. Только когда я уже оделась, вспомнила про свою волшебную палочку и, спеша, с грохотом выкатила из ванной.
— Оливия, — звала я, катясь по коридору, заглядывая в открытые двери. — Оливия, черт возьми, где ты?! Оливия! Где моя волшебная палочка?
Подруга устало вышла из спальни, достала из кармана черную волшебную палочку и вернула ее мне.
— Я вниз хочу.
— Попроси ребят, — сказала Оливия с полузакрытыми глазами и зевнула.
— Ладно, прости. Я плохая.
— Денис, Эрик, нам бы кресло спустить! — крикнула она.
— Хорошо, — откликнулся из гостиной Денис.
Оливия, тяжело шагая, зашла в спальню и с грохотом плюхнулась на кровать. Ребята с легкостью спустили меня, я поблагодарила их и покатила вдоль коридора.
— Эван? — спросила я, увидев стоявшего у окна парня с костылями. Он обернулся, его лицо было усталым и обеспокоенным.
— Вот, поиграл в героя, — сказал он, грустно улыбнувшись, и постучал костылем по гипсу.
— Да… — протянула я. — Я вот тоже.
Я подъехала к окну и оторопела от изумления, увидев фиолетовый отблеск над вершинами крыш.
— Что с небом?!
— С ним все в порядке, — грустно ответил Эван. — Это купол.
— Купол? — переспросила я.
— Да. Купол, защищающий школу. Никто не может пройти через него, — Эван прервал объяснения, окидывая взором небосклон. — И выйти из-под него тоже, — он громко вздохнул.
— Каникулы отменяются, — подытожила я.
— Каникулы… — протянул тихо Эван. — Учителя не могут связаться с правительством района, да и вообще ни с кем, а темные маги не уходят, их даже больше стало. Они ищут…
Никто не знает, когда мы отсюда выберемся.
Аллея пустовала, пугающая тишина царила по всей школе. Я вздрогнула. Что-то ужасное ждало нас всех, я это чувствовала.
— Где все?
— Кто где: кто помогает медсестре, учителям, ученикам, кто приводит в порядок школу.
Молнией озарила меня мысль, я вспомнила про Дашу и Мису.
— Где Даша, Миса? — испуганно вскрикнула я.
— В палате у медсестры.
Я покатила по коридору так быстро как могла. В главной палате было много народу, но панически оглядев всех, я сразу же нашла затылок Мисы. Еле проехав между озабоченных учеников, наезжая некоторым на ноги неуклюжей коляской, я добралась до конца комнаты и спросила у первокурсницы:
— Миса, где Даша?
Девчушка подняла на меня глаза, ее щеки были мокрые от слез. Я ахнула, и схватилась за подлокотники. У Мисы был ужасный вид: лицо побледнело, и стала хорошо видна голубая вена, не переставая пульсирующая; опухшие, грустные глаза, покрасневшие от слез; покусанные, синие губы; синяки под глазами и трясущиеся, красные от холода руки.
— У медсестры. Ей вытаскивают стекла.
У меня перед глазами промелькнули воспоминания, как Даша едет по полу, собирая осколки и оставляя алый след, я вспомнила ее окровавленное платье, вспомнила, как почти без сознания Эван вел ее подальше от зала.
Я с грохотом въехала инвалидной коляской в дверь каморки медсестры. На двери остался темный след колеса. Уверенная, что Даше там и ей плохо, я стучалась, била в дверь кулаками, но мне никто не открывал. От бессилья у меня полились слезы. Она там, я нужна ей, ей больно!
— Милана, — ахнула Диана, я отвлеклась от невинной двери (точнее, руки от усталости рухнули вниз), обернувшись к черноволосой подруге. — Что с тобой? — спросила она. Его глаза были широко раскрыты, и, разговаривая со мной, она смотрела не в глаза, а на инвалидное кресло.
— По стеклу пробежалась.
Диана облегченно выдохнула и села на койку с белой простыней, на которой стояла аптечка и коробочка с баночками.
— Давай тебе протру раны? Они так быстрее пройдут. Иди сюда.
— Иди, — себе под нос повторила я. — Бегу.
Я поджала губы, посмотрев напоследок на дверь, и подъехала к больничной койке. На все согласна, лишь бы поскорей избавится от этой развалюхи на колесиках. Я подняла правую ногу на кровать, стянула шерстяной носок, Диана протерла ступню ваткой, смоченной в спиртовом растворе чистотела. Раствор имел острый неприятный запах, а еще и жег.
Щипала каждая, даже самая маленькая, ранка. Потом я подняла за штанину левую ногу, сняла носок и получила от Дианы за отклеенный пластырь на икре, который остался валяться в мусорной корзине в ванной. Это не было самой адской болью, которую я испытывала за всю свою жизнь, но я смертельной хваткой вцепилась в холодное колесо инвалидной коляски, чтобы отвлечь себя от желания отдернуть ногу. Диана протерла мне вторую ступню, протерла рану на ноге, потом заклеила новым пластырем и перебинтовала ее заново, так же она протерла мне висок и спину. По мокрым, холодным кляксам на спине
