неведомых краев. Она оглядывается — нет, никого.
Померещилось, наверно.
6
— Хороший вопрос, дочка, — говорит Маринин папа, — очень интересный, хороший вопрос. В учебнике на такой вопрос ответа не найдешь, это уж точно.
Папа сидит на своем любимом месте — во главе стола, напротив телевизора. Марина — на узеньком кухонном диванчике, поджав под себя ноги, поглаживая шелковистую спинку Люси. На подаренных часах — час ночи. Сегодня папа пришел рано, еще не было полуночи. Мама уже спала, а вот Марина — дождалась.
— В большинстве случаев ответ на твой вопрос очевиден. Есть тело, есть факт смерти — значит, человек ушел, стал мертвым. Но тебя, наверное, интересует — как быть, если тела нет?
Марина кивает. Когда-то, много лет назад, она очень любила вот так сидеть рядом с папой. Тогда он еще не работал по ночам и каждый вечер присаживался у Марининой кровати: читал книжки, рассказывал сказки, а когда Марина выучилась читать — просто разговаривал.
До сих пор Марине немножко жалко, что больше по вечерам они не сидят с папой вот так, вдвоем. Может быть, поэтому она и обрадовалась поводу — дождалась его с работы и вот слушает, склонив голову на бок.
— Я так и думал. Мне есть что сказать тебе об этом, но я хочу быть честным. Давай я сначала отвечу на все твои вопросы — а потом дам тебе совет, и ты послушаешь меня. Идет?
— Конечно, — Марина улыбается и пожимает плечами. Она ведь для этого и сидит здесь, на кухне, — чтобы внимательно слушать.
— Итак, как определить, мертвый человек или нет, если у нас нет его тела? — Папа откидывается на стуле, закладывает большие пальцы за отвороты поддетой под пиджак жилетки. — Для этого существуют специальные приборы, и приборы эти, разумеется, глубоко засекречены. Собственно, дело в том, что они существуют не совсем для этого: они позволяют связываться с мертвыми, обмениваться с ними сообщениями. Для начала мы посылаем запрос, делаем вызов — и если человек откликается, то он, очевидно, мертвый. А вот если мы не получаем ответа — то это, к сожалению, не значит ничего. Может, человек жив, может — мертв, но недостижим, может — ни то, ни другое, застрял где-то в промежуточных мирах.
Марина удивляется: как спокойно папа говорит обо всем этом. Ну да, последние пять лет он работает с мертвыми — но все равно.
— Что значит — в промежуточных мирах? — спрашивает она.
Папа достает из кармана пачку сигарет — разумеется, мертвых, — не спеша закуривает.
— После смерти человек не сразу попадает в Заграничье, — говорит папа, — некоторое время он скитается по, как бы это точнее сказать, приграничным областям. Ни мы, ни мертвые не контролируем эти области — именно там и происходит обычно наше общение с мертвыми. Торговля, переговоры, ну и, конечно, взаимный шпионаж, подкуп, вербовка, перевербовка… Большинство ученых шаманов и орфеев не проходят дальше этих мест — в принципе, там достаточно материалов для работы: все-таки мертвые тоже привозят в эти области все свои технологические новинки — оттуда-то мы их и забираем.
— Покупаем? — спрашивает Марина.
Папа смеется.
— Покупаем тоже. Но, конечно, не только покупаем. Часть приходится вывозить тайком — в особенности, если речь идет о последних технологических разработках. Но тут надо иметь в виду одну вещь, — и он затушил сигарету в массивной пепельнице, — все, что мы получаем от мертвых, — потенциально опасно.
— Даже джинсы? — улыбается Марина.
— На самом деле — да, — отвечает папа, — джинсы тоже. Откуда мы знаем, что у них внутри нет специальной начинки, которая передавала бы секретную информацию в Заграничье? Почему я так уверен, что эти сигареты не отравлены? Готов ли я поручиться, что плеер работает только в одну сторону — то есть воспроизводит звук, а не записывает его? Если честно — нет. Но мы вынуждены идти на этот риск, потому что технологически все еще сильно уступаем мертвым.
Папа говорит очень серьезно: как всегда в такой момент между бровей у него залегает глубокая морщина. Марина смотрит на нее и думает: папа совсем не изменился. Точно так же когда-то он объяснял мне, как переходить улицу.
— Так вот, прибор для разговоров с мертвыми — это неоправданный риск. Не следует говорить с мертвыми — они всегда врут, всегда сообщают недостоверную информацию. Вступив с ними в переговоры, ты сразу оказываешься на чужой территории: в том, что касается слова и его ловушек, им нет равных. Недаром у них не один язык, как у нас, а множество.
Люси устало урчит под Марининой рукой, девочка смотрит на кошку, потом — на мужчину, сидящего за столом.
— Почему, кстати, у них много языков?
— Это нормальное следствие распада. Точно так же, как человеческое тело после смерти начинает разлагаться, после пересечения Границы начинает разлагаться язык. Он распадается на множество языков, чем-то похожих друг на друга, но с каждым годом все больше и больше разъезжающих в разные стороны.
— Разве у всех мертвых тела разлагаются? — снова спрашивает Марина.
— Нет, — отвечает папа, — обычно тела разлагаются у тех мертвых, которые покидают свой мир, пересекают границу в обратную сторону. Обычному мертвому это так же нелегко сделать, как живому человеку — не шаману и не орфею — попасть живым в Заграничье. Иногда мертвые появляются в нашем мире как призраки — то есть души, лишенные плоти. Иногда — как зомби, фульчи или ромерос, то есть тела, лишенные сознания, фактически — движущееся оружие, пушечное мясо. Некоторые мертвые становятся упырями — довольно неприятная разновидность, обычно они служат низшими чинами в армии и слепо подчиняются своему создателю-командиру, который и сделал из них упырей. Но я, как правило, имею дело с другими мертвыми, с мертвыми экстракласса, которые могут спокойно перемещаться через Границу в обе стороны. Именно они и становятся торговцами, дипломатами или шпионами. Их почти нельзя отличить от живых — и они-то опасней всех.
— Почему же ты встречаешься с ними только ночью? — спрашивает Марина.
— Ну, они же ходят с охраной — а у охраны известные проблемы с дневным светом, — улыбается папа, — я, правда, думаю, проблемы с дневным светом у очень многих, но это не принято обсуждать, а они и ездят всюду с охраной, так что не разберешь — из-за кого мы вечно встречаемся по ночам.
Люси устало спрыгивает на пол. Марина вспоминает, как они играли когда-то втроем: папа, Люси и маленькая Марина. Папа привязывал катушку к нитке, Люси ловила лапами, играла, а девочка хлопала в ладоши и смеялась. Сейчас Марина вспомнила об этом так отчетливо, словно увидела в кино.
— Ну вот, — говорит папа, закуривая следующую сигарету, — а теперь я скажу тебе, почему ты спрашиваешь меня обо всем этом, и дам тебе тот совет, которого ты обещала послушаться.
Марине кажется: она обещала не послушаться, а послушать, но сейчас не время спорить.
— Давай, — говорит она.
— Ты спрашиваешь меня про мертвых, потому что у твоего друга Гоши исчезла на Белом море мама, — говорит папа, — если тебе интересно, я знаю об этом уже неделю.
— Откуда? — спрашивает Марина.
И если знал — то почему не сказал? Почему ждал, пока она сама придет с разговором?
— Коля рассказал, — улыбается папа. На мгновение его лицо скрывает голубоватый дым, потом он продолжает: — В министерстве заинтересовались этим делом. Это ведь не просто исчезновение — выяснилось, что в лаборатории практической этнографии они занимались прелюбопытными вещами. И вовсе не такими уж невинными, как может показаться на первый взгляд.
