миски ее раскладывает ДэДэ, это самая вкусная еда на свете.
Вот найдет он маму — и будут снова ходить в походы, втроем: мама, папа, Гоша. Ну, может быть, Нику еще с собой возьмут, если она захочет.
— Значит, так, — говорит ДэДэ, — я тут подумал: ничего у нас не получится. Слишком разная команда подобралась. Мои ребята — крепкие, выносливые, а вы четверо — хлюпики без опыта.
«Это я-то без опыта?» — задыхается от возмущения Гоша, но вслух ничего не говорит.
— Поэтому мы разделимся. Я со старшими ребятами пойду сложным маршрутом, а Зинаида Сергеевна с малышней — более легким. Встретимся через пять дней, на озере.
— Дима, — говорит Зиночка, — то есть я одна пойду, без тебя?
— Зинаида Сергеевна, — официального говорит ДэДэ, — я еще раз повторяю: в целях лучшего проведения похода нам надо разделиться. Вы опытный учитель и вполне справитесь без меня. По крайней мере пять дней.
Зиночка сидит молча. На этот раз она не краснеет, но Гоше все равно кажется — сейчас она заплачет.
— Хорошо, Дмитрий Данилович, — тихо говорит она. — Вы только карту мне дайте и маршрут покажите.
— Это же прекрасно! — говорит после ужина Марина. — Мы же теперь можем спокойно заняться поиском бифуркационных точек. Мы же ради этого сюда приехали! У нас же теперь — целых пять дней без ДэДэ и его кодлы!
— Все равно, — говорит Лева, — как мы при Зиночке будем пользоваться дэдоскопом?
— А мы разделимся, — предлагает Гоша, — я пойду с Зиночкой вперед, а вы сзади, с дэдоскопом. Если что заметите — сразу сигнал какой-нибудь подайте.
— Отлично, — говорит Марина. — Как ты сигнал подашь — я скажу, что ногу подвернула, мы остановимся и ночью, когда Зиночка уснет, сможем начать поиски.
— Да, — говорит Гоша, — так и сделаем.
Они сидят на поваленном бревне, тоже густо покрытом зеленым ковром мха. Штаны сразу промокают, так здесь влажно. Даже костер разводили полчаса: кажется, что черная земля сочится водой.
— Странное место, — говорит Ника. — Я ведь толком из города никогда не уезжала. Может, поэтому мне здесь все кажется… ну, заколдованным, что ли.
— Это всегда так, на окраинах, — говорит Лева. — Мне бабушка объясняла. Вот здесь, на Белом море, Граница тоньше, а в Срединной Азии — наоборот. Почему туда заводы во время войны эвакуировали? Да потому что там, в пустыне, Граница существовала едва ли не до Проведения.
— Как это — до Проведения? — удивляется Ника.
— Не знаю, — отвечает Лева, — я так понимаю, что там просто очень трудно перейти от них — к нам. Поэтому там Границу и проводить не пришлось. Это как если ты строишь забор: там, где и без забора какая-нибудь скала или глубокая река, — там и строить ничего не нужно. Как-то так.
— Понятно, — задумчиво кивает Ника.
И вот снова — пятка, носок, пятка, носок. На этот раз Гоша наступает в следы Зиночкиных резиновых сапог. Сапоги у Зиночки модные, не такие, как были у Гошиной мамы, — они чуть сужаются в щиколотках и выглядят… ну, как обычный сапог, не резиновый.
На Зиночке — красная мертвая куртка. Пижонская такая. Но с другой стороны — хорошо: далеко видно. Ребята даже если отстанут — не потеряются.
У Зиночки много мертвых вещей. Вот на привале она всех угостила жевательной смолой — тоже ярко-зеленой, как та, что они когда-то жевали с Левой, изображая зомби и покатываясь от хохота.
Теперь Гоша знает — получилось у них так себе. Не очень похоже. Настоящие зомби — совсем другие.
Хорошо было, когда он об этом ничего не знал!
Белый, бурый, красноватый мох. Лямки рюкзака впиваются в плечи.
— Да вы не волнуйтесь, Зинаида Сергеевна, — говорит Гоша, — я с родителями сто раз в походы ходил, в картах разбираюсь — о-го-го как! Через пять дней выйдем к этому озеру, все хорошо будет.
— Да, Гоша, спасибо, — отвечает Зиночка, — конечно, через пять дней выйдем к озеру, я в этом уверена.
Только голос у нее дрожит, глаза покраснели и опухли, а на щеках — румянец.
«Ничего, — думает Гоша, — это она только поначалу так переживает, от неожиданности. А потом все нормально будет».
Его беспокоит другое: как там Ника? Хорошо ли он уложил ее рюкзак? Не тяжело ли ей?
Она ведь совсем не умеет ходить в походы.
5
— Вот видите, Зинаида Сергеевна, все у нас прекрасно получается, — говорит Ника, — всего-то три дня осталось.
Вдвоем они сидят у костра. Кажется, огонь почти не дает света — свет словно растворяется в прозрачном северном воздухе, в белой бессонной ночи. Зато — уютное тепло, угасающий жар. Надев на палочки мокрые носки, Ника держит их над углями, словно шашлык жарит. Валит пар, скрывая лица. Ника то и дело проверяет — не загорелись ли? Пока вроде всё нормально.
Зиночка откладывает карту.
— Да, пока идем по плану, — говорит она.
Голос у нее уставший, тусклый.
— Зинаида Сергеевна, — говорит Ника, — вы спать идите. Я угли залью, когда носки просохнут.
— Вроде на ночь можно не заливать, — говорит Зиночка и добавляет: — Я лучше тут посижу. Все равно вторую ночь не могу уснуть. Лежу себе на спине, даже пошевелиться боюсь, чтобы вас с Мариной не разбудить.
— Ну что вы! — смеется Ника. — Мы с Мариной так за день устаем! Спим как убитые. А вам что, не спится?
Зиночка ворошит палкой угли, искры вспыхивают и гаснут, почти незаметные, полупрозрачные в светлой северной ночи.
— Ты, наверное, не поймешь еще, — говорит Зиночка, — я бы в твоем возрасте не поняла. С другой стороны — вы и взрослеете быстрей. Говорят — акселерация.
Ника кивает. Она совсем не хочет быстрее взрослеть, совсем не чувствует себя взрослой, но про акселерацию наслышана, это правда. Хотя какая она акселератка? Худенькая, невысокая.
— Понимаешь, это все из-за Димы, — продолжает Зиночка, — ну, то есть из-за Дмитрия Даниловича. Я вот не могу понять: почему он нас разделил? Неужели так рассердился из-за рюкзака?
— Наверное, ему хотелось пройти более сложный маршрут со своими восьмиклассниками, — говорит Ника, но Зиночка не слушает:
— Вряд ли из-за рюкзака. Я думаю, на меня рассердился. Я ему, наверно, надоела. Помнишь, как он сказал, что я целоваться лезу? Зачем он так? И при всех, при этих его… восьмиклассниках, и при тебе с Гошей… это все-таки наше с ним дело, личное, не школьное. Что его так обсуждать? И вовсе я не лезла целоваться никогда: он сам первый меня в гости позвал, ну и дальше — тоже сам.
— Не переживайте вы так, Зинаида Сергеевна, — говорит Ника, — мы уже все забыли об этом, мало ли что ДэДэ брякнул?
— А я вот все не могу забыть, — отвечает Зиночка, — я, может, потому и уснуть не могу: глаза закрою, а Дима прямо передо мной стоит. И улыбается, ну вот этой своей улыбкой. А я будто хочу его обнять, а он мне: что ты лезешь со своими поцелуями! — и я тут же просыпаюсь! Наверно, неправильно, что я с тобой об этом разговариваю, но мне просто хочется, чтобы ты знала: вы вот Диму не любите, а он
