скажу, потому что есть пределы, в которых полагаю честность добродетелью. Вы должны знать, что именно ваша миссия является главной целью всей иранской операции. Четыре армии на западе и ваши товарищи на севере выполняют только операцию прикрытия. От того, насколько успешно мы выполним наше задание, зависит исход всей войны с Германией. Зависит Большая Игра.
Шевчук вдавливает окурок в подошву сапога и спрашивает:
– А что такое эта… Большая Игра?
Махбуб Али смотрит на Шевчука, словно раздумывая, отвечать ли. Потом произносит нараспев:
– Где проходит Большая Игра? Большая Игра как челнок бегает по всей Азии, по всему миру. Кто участвует в Большой Игре? Нет тех, кто не участвует в Большой Игре. Но знать, что ты участвуешь в Большой Игре, – лучшее, что может случиться с человеком. Когда кончится Большая Игра? Когда все умрут, только тогда кончится Большая Игра.
Мы изумленно молчим, Махбуб Али с улыбкой кланяется, словно встреченный днем крестьянин, потом говорит уже без улыбки:
– Если серьезно, то «Большая Игра» – это название секретной операции, которую мы выполняем.
Второй день мы продолжаем наш путь по каменистой безводной местности между двух горных хребтов. На узкой горной тропе одна из лошадей, молодой жеребец, делает неудачное движение и падает в пропасть, унося с собой два бурдюка воды.
Майор Али смотрит вниз и говорит:
– Там, куда мы идем, будет вода. Хуже, если бы упала рация.
Мы снимаем рацию с ишака и несем попеременно. Считается, вероятно, что человеку труднее сорваться в пропасть.
К вечеру мы доходим до небольшого городка, лежащего внизу, в долине. Перед спуском Гоголидзе снова просит выслушать инструкции майора Али:
– Сейчас мы войдем в деревню. Вы не должны вступать в контакт с местными жителями. Вместе с тем вы не должны быть враждебны. Здесь живут простые люди, далекие от политики. Не думаю даже, что они знают о Гитлере и, – он запинается, – и о Советском Союзе. Будьте почтительны к женщинам – это особенно важно в Большой Игре, ибо бывает, что из-за женщин рушатся все планы и мы лежим на заре с перерезанными глотками.
Всякий раз, когда Махбуб Али говорит о Большой Игре, у него меняется голос. Вряд ли, конечно, это просто название нашей операции.
Мы проходим по улице, никого не встретив. Жители покинули деревню либо сидят по домам. Мы не поднимаем глаз.
Вторую ночь подряд ночуем в горах. От холода не могу уснуть, встаю и вижу неподвижную фигуру Махбуба Али. Он задумчиво смотрит на горные пики и звездное небо над ними.
– Я все время думаю, – почему-то говорю я, – что эти камни – древнее человечество.
– Что значит «человечество»? – отвечает Махбуб Али. – Миллионы лет назад человечество – если угодно, его монада – само было камнем, потом – растением, лишь потом – животным и так называемым человеком.
Я смотрю на него с невольным уважением.
– Вы удивляете меня, товарищ майор, – говорю я. – Не ожидал встретить здесь поклонника реакционных теософских теорий.
Махбуб Али пожимает плечами:
– Вам не кажется, что для таких людей, как вы и я, куда естественней встретиться здесь, почти в самом сердце Азии, чем, например, в Москве?
– Наверное, – соглашаюсь я. В самом деле: последние десять лет люди, верящие в пять рас Блаватской, обычно встречаются в Москве в одной камере.
– Почему вы пошли на эту войну? – спрашивает Махбуб Али.
– Потому что получил повестку, – отвечаю я.
– А добровольцем – вы пошли бы? – Теперь его темные глаза смотрят прямо на меня.
– Наверное, – осторожно отвечаю я. – Любой советский человек сделает все, чтобы раздавить фашистскую гадину.
– Бросьте, – отвечает Махбуб Али, – какие здесь, посреди гор и пустынь, могут быть советские люди?
Я молчу. Он либо провокатор, либо дурак.
– Я не имел в виду, конечно, подвергнуть сомнению вашу или чью-либо верность делу Ленина – Сталина, – официальнее говорит Махбуб Али. – Я имел в виду другое. Последнее время я часто думаю, что почти никто из миллионов людей, участвующих в этой войне, не понимает, в чем ее смысл. Зачем она происходит.
– Война происходит потому, что Гитлер вероломно нарушил договор между Германией и СССР, – отвечаю я, – и советский народ…
– Это ответ на вопрос «почему?», – перебивает меня Махбуб Али. – А ответа на вопрос «зачем?» нет ни у вас, ни у меня.
– Говоря в ваших терминах, – осторожно говорю я, – война есть часть Большой Игры. Можно сказать, она делает Большую Игру динамичнее.
Махбуб Али еще раз пристально смотрит на меня.
– Рад, что я в вас не ошибся, – говорит он, – но завтра нам рано выступать.
Третий день ничем не отличается от предыдущего. Воды осталось совсем немного, но Гоголидзе со слов Махбуба Али говорит, что должно хватить.
Меня несколько беспокоит модальность долженствования в этой фразе. Что значит
Днем один солдат падает: у него солнечный удар. Махбуб Али велит погрузить солдата на ишака и двигаться дальше, не останавливаясь.
К вечеру мы спускаемся в большую долину. Спустя полчаса майор Али говорит, что уже видит конечный пункт нашего маршрута. Он показывает пальцем куда-то к югу, где примерно в часе пути виднеется полоска зелени: маленькая речушка, скорее, ручеек, окруженный чахлыми деревцами.
Махбуб Али садится на корточки и опускает в воду руки. Некоторое время он не двигается, и я уверен: глаза у него закрыты.
Майор Гоголидзе приказывает окопаться и разбить лагерь. Сегодня можно разжечь костер. Шевчук должен привести рацию в рабочее состояние и связаться со штабом.
Мы греемся у костра, когда он возвращается.
– Две новости, – мрачно говорит он. – Во-первых, Иран сдался, во-вторых, немцы окружили Ленинград.
Исход иранской операции был ясен уже три дня назад, и горечь от второго известия куда больше радости от первого. Мы сидим подавленные. Наконец Бирюков встает, берет седло и идет к лошадям.
– Ты куда? – окликаю я его.
– Домой, – зло отвечает он, – у меня там мамка с сестрой. К такой-то матери этот Иран, надо свою страну защищать!
– Сядь, – говорю я спокойно. – Ты что, на коне до Ленинграда скакать собрался? Да тебя первый же патруль остановит.
– А мне плевать! – отвечает Бирюков, и тут из темноты выступает высокая фигура Махбуба Али.
– Боец Бирюков, – ровным голосом говорит он, – положите седло и приступайте к выполнению следующего задания, для которого Родина направила вас сюда.
– А пошел ты! – говорит Бирюков, но останавливается, увидев что Махбуб Али вынимает револьвер.
– Коля, – предостерегающе говорю я, но Бирюков уже опускает седло на землю.
Махбуб Али указывает на продолговатый сверток, в целости и сохранности доставленный нами.
– Вкопайте это, – говорит он, – где-нибудь на том берегу реки, не очень далеко от воды.
Взяв лопаты и сверток, мы с Бирюковым в молчании переходим реку. Бирюков ежится от ледяной воды, мне тоже не по себе.
