На кухне Борис Луганов рассказывает Шаневичу, как на телевидении готовят победу Ельцина: Тут самое главное – правильно сделанный новостной ролик.
– Двадцать пятый кадр? – спрашивает Ося. – Не удивлюсь – ельциноиды и на такое пойдут.
– Нет, все проще. Мне в 'Видео-Интернэшнл' на днях объясняли, что надо, скажем, показать речь Зюганова – а фоном тихо, но отчетливо, дать такой мерзкий звук, чтобы вызвать у зрителя раздражение. И дело в шляпе.
– А газетку 'Не дай Бог' тоже с твой помощью изготавливают? – И Ося взмахивает рукой.
– А что за газета? – говорит Шаневич, на лету поймав опрокинутый Осей стакан.
– О, прекрасный ход, прекрасный, – отвечает Луганов. – Антикоммунистическая газета, которую делают журналисты 'Коммерсанта'. Очень, очень смешная.
– Там была подборка писем, – говорит Ося, почесывая бороду. – Якобы от тех, кто за коммунистов. Пишут, что после победы с дерьмократами сделают. Типа кишки вырежут, яйца оторвут, на улицах развесят, ну и так далее. Понятно, что эта коммерсантовская шушера сама все придумала. Но я подумал: а ведь правда, когда победим, мы с авторами этой газеты так и поступим.
Очень смешно. Коммерсантовские журналисты, висящие на фонарных столбах кишками наружу. Надо совсем не уважать свой народ, чтобы пугать его такими страшилками. Невольно хочется пожелать Зюганову успеха: просто для того, чтобы это были демократические выборы.
– Говори что хочешь, – говорит Настя Снежане, – но мне противно смотреть, как все пьют. Водка – это так не позитивно. Только посмотри, – и она кивает на Антона, который, жестикулируя, что-то излагает Бену.
– Я, конечно, уважаю наркотики, – отвечает Снежана, – но выпить тоже люблю, тут ты не права. – И тут же убегает в офис, потому что кто-то из ее американских друзей должен как раз в это время появиться в IRC и ее поздравить.
Удобно, когда офис находится там, где живешь. Когда я выяснил, что не могу очистить мозг за сорок пять минут дороги домой, я попросту уволился. Это было еще до того, как мы расстались с Сашей – и для меня было важно: по-настоящему быть вместе с женщиной, когда я вместе с ней. Я предполагал: у нас будет семья, двое или трое детей. Не сложилось.
Стол сдвигают к стене, ставят 'Жильца вершин', потом 'Murder Ballads'. Все танцуют и я, потанцевав немного, ухожу искать Снежану и Настю. Сегодня праздник, а в праздник особенно хочется быть рядом с красивыми молодыми девушками, которые еще не думают о детях – или думают только в том смысле, чтоб не залететь. Тут я, конечно, на высоте как партнер.
Снежана и Настя вместе с Беном в офисе слушают Луганова. Сидя на столе, он кидает понты:
– Я решил, хватит заниматься рекламной мелочевкой. Хочу написать серьезный сценарий. Начинается с того, что двое братков, чечен и русский, едут на машине. Русский только что вернулся из Америки, и чечен его расспрашивает. Вот, слушайте.
Словно фокусник, он извлекает из воздуха сложенный вчетверо лист бумаги и начинает читать:
– Правда ли, что там это дело совершенно законно?
– Да. Совершенно законно. То есть, конечно, нельзя подойти на улице к мальчику и трахнуть его в жопу, это да. Но если живешь с кем-то – твое дело. Или если мужик надевает женское платье и идет в кабак – его оттуда не выгоняют.
– Постой. Я не понял – то есть если я сижу в кабаке, и входит пидор, я не могу его вырубить?
– Ага. Ты не можешь его вырубить. Потому что менты тогда вырубят тебя. Потому что мусор тоже может оказаться пидором.
– Круто, – говорит Бен. – пародия на 'Палп Фикшн', я понял. Там в начале Сэмюэл Л. Джексон с Траволтой беседуют об Амстердаме.
– Мой любимый фильм, – говорит Настя. – А вы знаете, что было в чемоданчике? Душа Марселуса Уоллеса, вот!
– А я думал, – отвечает Бен, – бриллианты, украденные в 'Бешеных псах'.
Луганов смотрит на него возмущенно, Бен пожимает плечами и уходит в гостиную. В офис заходят Антон и Глеб, останавливаются на пороге, слушают:
– А бабы? Как бабы это терпят?
– Бабы в Штатах совсем обнаглели. Вот если ты ущипнешь ее за жопу, она волокет тебя в суд, и судья тебя отправляет на зону.
– Блядь.
– Бабы в Америке даже говорят на другом языке.
– Что? Не по-американски?
– Ну, не совсем. Самое забавное – это такие маааленькие отличия. Например, история будет по- английски history, а бабы говорят – herstory, потому что…
– Я не понял, как?
– Ну, это звучит у меня похоже, а пишется по-разному. То Ха – И – Зэ, а то Ха – Е – эР. То есть 'его' и 'ее'.
– У меня была подруга, – говорит Антон, – так она год прожила в Англии. Много мне про феминизм рассказывала. Про феминизм и этот… как его… джендер.
– Интернет, – говорю я, – отменил гендер. Потому что в Сети никто не знает – собака ты, мальчик или девочка.
Я знаю все про Интернет. Все-таки отец-основатель. Хотя, конечно, я бы предпочел быть отцом
