асфальте.
Последние годы Денис не замечал таких людей, хотя было время, когда он любил слушать их алкогольные утренние песни возле ларька, наблюдать танцы городских сумасшедших и пьяный выброс адреналина у гопников, дерущихся на станциях метро. Но потом все они куда-то исчезли, растворились в сиянии витрин, в блеске неона, свете автомобильных фар. Денис любил Москву, а любовь, думал он, это способность не видеть недостатков, даже не розовые очки, а фильтр на глаза. Всюду на этой планете видишь голод, нищету и безумие. Остается лишь выбрать место, где готов их не замечать.
Все девяностые годы Москва была для Дениса таким городом. Счастливый, он шел по московским улицам в опьянении свободой, в наркотическом драйве, в эскапистской зачарованности. Он старался не слушать жалобы тех, кто клянчил визу в американском посольстве и легко получал гражданство в израильском, старался не обращать внимание на стариков, которые покидали город ради деревень и дач, тряслись над своими квартирами, боялись жульнических обменов, выселения, нищеты. У этих людей не хватило сил, им не доставало энергии, они не могли позволить себе радость жизни.
В августе 1998 года Денис Майбах внезапно почувствовал, как что-то истощается в нем самом. Десять лет Москва была сильнейшим стимулятором – и вот наступил отходняк. Вся энергия ушла на то, чтобы не видеть жизни вокруг, и теперь у Дениса с каждым днем оставалось все меньше сил, все труднее становилось не замечать шприцы в подъездах, лужи мочи в лифте, выброшенные из окон презервативы на ветвях деревьев. Вдруг он понял, что Москву можно любить только на безумном драйве. Как заклинание он повторял про себя давно забытые строчки: 'лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик' и думал, что наконец-то понимает их правильно: единственная возможность увидеть Москву – это глядеть на нее через призму разрушительной ненависти, экстаза уничтожения и деструкции, через призму тупой победительной самоуверенности, призму девяностых годов с их убийствами, наркотиками и огромными деньгами, которые теперь кончились навсегда.
Черномырдина все никак не утверждали, официальный курс доллара приближался к пятнадцати, неофициальный – к тридцати. Это был еще не предел, но лихорадочное возбуждение предыдущей недели уже сменилось апатией. Гена судорожно подсчитывал, сколько человек должен уволить, чтобы фирма продержалась – и тем же самым занимались руководители всех больших, малых и средних компаний по всей России. Кроме, конечно, тех, кто уже твердо решил, что завязывает с бизнесом в этой стране.
– Лучшее вложение денег, – пересказывал Денис свежий анекдот, – это билет за границу в один конец.
Половина ресторанов закрылись, но 'Кофе Бин' еще держался. Денис и Маша сидели за столиком и обсуждали, дорастет ли доллар до пятидесяти.
– Мы просто оказались в сказке про Золушку, – говорил Денис. – Но нас не предупредили, во сколько должны пробить часы, чтобы люди превратились в крыс и кротов, а наши машины – в малосъедобные овощи.
В эти дни Маша Манейлис оказалась для Дениса единственным источником энергии и той самой радости жизни. Может, из-за того, что она никогда не жила в этом городе и еще не была высосана им до дна. Возможно поэтому, беседуя с ней, он невольно становился Денисом Майбахом, которым был месяц назад.
– Вчера передали по телевизору, – говорил он, – что Лужков решил не отменять день города. В самом деле, что ему кризис? И вот в субботу в час дня запланировано шествие фигур из детских сказок. После открытия МКАДа, забега марафонцев и освящения мощей Георгия-Победоносца в Храме на Поклонной горе.
– Ничего себе сочетание.
– Самое нормальное сочетание. Сначала – мощи, а потом – Чебурашка с Крокодилом Геной. Тут же, рядом, на Кутузовском. Я же говорил, в этой стране сказки – единственная настоящая религия. И, говоря о Крокодиле Гене, это очень по-русски. В ситуации когда не на что надеяться, мы только и ждем, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете. Скажем, МВФ даст нам еще много-много денег, и доллар снова станет шесть рублей. Бесплатно покажет кино, так сказать.
– Ты сам говорил: в девяностые вы убедились, что ничего бесплатного не бывает, – сказала Маша.
Денис кивнул. Когда-то дядя Федор объяснил, что кредиты даются только за откат: наверняка часть денег, которые Россия теперь должна МВФ, давно уже вернулись на номерные счета западных людей, ведавших этими кредитами. Тогда Денис еще не привык к тому, как Дядя Федор глядел на мир – таким трезвым и безнадежным взглядом, что хотелось найти кого-нибудь из людей, писавших десять лет назад в журнал 'Огонек' статьи о свободном рынке, и приговорить их к вечному экономическому ликбезу в исполнении Федора Полякова. Денис тоже знал, что откат был главным принципом новой российской экономики – но его потрясла мысль, что разница между главой Международного валютного фонда и каким- нибудь чиновником, пилящим дешевые государственные кредиты – всего лишь в количестве нулей в обсуждаемых суммах. Нули же, сколько их не складывай, давали в итоге тот же нуль, и потому разницей можно было пренебречь.
С этой мыслью нелегко было свыкнуться, но постепенно Денис проникся, и когда родители заговаривали о 'помощи Запада' или 'новом плане Маршалла для России', он только ухмылялся. Они с Абросимовым давно придумали телегу о том, что на самом деле серьезные переговорщики, представлявшие интересы России на Западе, никогда не обсуждают откат вслух. Они подмигивают правым и левым глазом, показывая, сколько уйдет налево, а сколько – по назначению. Сложность в том, что при этом они должны говорить умные слова и обсуждать экономические реформы, чтобы ввести в заблуждение случайного слушателя. Но главное – научиться мигать левым и правым глазом и, может, делать еще какое-нибудь незаметный жест. Понятно, что освоить этот навык нелегко – и потому, когда Россия меняла переговорщика, процесс сильно тормозился: новенький должен сначала изучить тайный язык, а потом уже перейти к главному вопросу – сколько процентов и каким образом откатить.
На самом деле, мысль о международной коррупции была приятна. Если даже МВФ дает кредиты за откат, значит, у нас все как у людей, еще немного – и будем жить, как в Европе. Любая либеральная экономика строится на коррупции и откате, между Россией и Америкой нет принципиальной разницы, только лохи верят, что где-то существует честный бизнес. Впрочем, события последних недель заставили Дениса несколько пересмотреть эту позицию, и потому он повторил:
– И бесплатно покажет кино… Может, кино все-таки исключение? Вот я смотрел два месяца назад старого 'Годзиллу' в 'Иллюзионе' – так билет стоил пять рублейРазве это деньги? Особенно теперь.
– Помнишь, ты рассказывал, что вы с Абросимовым дарите людям на дни рождения картинки с их персонажа? – вдруг спросила Маша, – А что вы подарили Сереже?
– Сереже? – Денис на секунду задумался. – О, Сереже мы подарили прекрасную картинку, двустороннюю: с одной стороны страшный серый волк, a Big Grey Wolf, как из сказки про Красную Шапочку,
