Опричнина — одна из самых трагических страниц русской истории. После колоссального десятилетнего взлета в 50-е гг. XVI в. следствием опричнины стало падение экономических, политических, социальных показателей жизни страны на многие десятилетия и, главное, были утрачены многие перспективы будущего развития. Формально опричнина занимает 1565 — 1572 гг. За это время на Россию обрушился террор, какового не бывало, по крайней мере, после монголо-татарского нашествия: беспрестанные и бессмысленные казни людей, служивших государству; десятки тысяч новгородцев, спущенных в Волхов, — такового не было ни при одном ливонском, литовском или шведском нашествии...
В 1559 - 1560 гг., когда царь наложил опалу на деятелей «Избранной рады», Россия пережила одно из самых крупных предательств своих правителей по отношению и к государству, и к народу. Десятилетие правления А.Ф. Адашева и Сильвестра — это пример, к сожалению, редкий, когда у власти оказываются действительно государственные люди. Но исторический опыт показывает, что истинных государственников, радеющих за страну и народ, во всех странах и всегда было немного: власть — страшная разъедающая сила, обычно уничтожающая истинных «государственников» и поднимающая на поверхность чиновников, задача которых побольше «прихватить» и не быть при этом публично повешенным.
Похоже в литературе в должной мере не учитывается страшный мор 1557 г., охвативший в основном Заволжье и отчасти Северо-Запад Руси. Из-за нахлынувшего на огромную территорию мороза вымирали целые районы и полностью расстраивалась привычная жизнь. Естественно, все это воспринималось как наказанье Божье, и выходы из трагических событий искали на эмоционально- религиозном уровне. Расположенность руководителя Посольского приказа И. Висковатого к налаживанию дружественных отношений с Крымом как бы оправдывалась трагедией на Севере Руси. Посольства из Ливонии с целью пересмотра условий договора 1503 г. также могли быть реакцией на трагедию, унесшую многие тысячи жизней. Отсюда настоятельные просьбы либо сокращения размеров дани, либо перенесения сроков ее выплаты. Трагедия зимы 1557 г. многое проясняет в сложившейся коллизии. Ливонские посольства учитывали колоссальные трудности, которые возникли в северо-западных пределах Руси (хотя от стихии пострадали и ливонские земли). Жалко было отказываться от больших успехов, достигнутых на юге, но нельзя было оставлять пустыней и северный, в том числе Прибалтийский, край. Разные потоки противоречий пересеклись в принципиальных спорах 1558-1560 гг. И все они послужили, с одной стороны, причиной изменения внешнеполитического курса, а с другой — стали причиной рождения кардинально нового принципа решения внутриполитических проблем. При этом начавшаяся Ливонская война в малой степени питала опричнину, а вот введение опричнины практически не отвечало потребностям войска, боровшегося за Ливонию.
При огромной важности событий, связанных с опричниной, в летописях имеются лишь отрывочные сведения о ее введении, а после 1567 г., в опричных условиях, прекращается и московское летописание, прерывается также и большинство других летописных традиций. Вскоре и само слово «опричнина» оказывается под строгим запретом. Поэтому в литературе обычно используются сведения иностранцев, главным образом современников и участников событий. Два автора — Таубе и Крузе — это ливонские дворяне, взятые в плен, освобожденные в 1564 г. и приближенные к царскому двору. В 1571 г. они сбежали в Литву, в чем, конечно, винить их не приходится: «озорство» царя переходило всякие границы. Померанец Альберт Шлихтинг также был пленен в 1564 г. и бежал в Польшу в 1570. Вестфалец Генрих Штаден перебрался в 1564 г. в Москву по своей инициативе и стал опричником. Россию он покинул лишь в 1576 г. Штаден интересен тем, что он, по сути, одобрял опричную политику грабежа и убийств, как бы считая этой неким идеалом, к которому каждый человек стремится. Он не только без стеснения, но хвастливо замечал, что в новгородский поход он отправлялся с царем на одной лошади, «вернулся же я с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные добра». Опричнину, конечно, такое признание достаточно характеризует. Меньше дают материалы Джерома Горсея, агента английской торговой компании в Москве, наезжавшего в Россию неоднократно с 1573 по 1590 г., а также отклики на московские события в Польше. Авторы пользовались в основном слухами и пересудами, к примеру, в Польше главным источником слухов были беглецы из России, у которых личное обычно заслоняло общее. В целом же отклики об опричнине в разных странах и на разных языках еще не собраны в едином издании и не переведены.
Как уже было сказано, к 1560 г. царь разорвал отношения с правительством «Избранной Рады» и в начале 60-х гг. попытался обвинить своих бывших советников в «изменах» и «волшебстве». Некоторые авторы считают, что психические аномалии, которыми царь похоже страдал с детства, теперь прорываются наружу в форме неуемной ярости. За опалами следуют казни, которые особенно свирепыми становятся после кончины митрополита Ма-кария в 1563 г. А. Курбский в числе первых жертв называет «ля-ховицу» Марию-Магдалину, казненную вместе с пятью детьми по обвинению в «волшебстве», а также Ивана Федоровича Шишкина «со женою и с детками; сродник был Алексеев (т.е. Адашева. - А.К.) и муж воистину праведный и зело разумный, в роде благороден и богат». Казнен был также младший брат Алексея Адашева — Даниил Адашев. Курбский упоминает и о казни трех братьев Сатиных, на сестре которых был женат Алексей Адашев. В синодике Чудова монастыря среди «убиенных» называются еще три брата Адашева и его сестра Варвара.
СБ. Веселовский отмечает, что первые опалы и казни не касались бояр: жертвами становились рядовые дворяне. Он даже делает на этом основании заключение, что роль Адашева историками преувеличена. Действительно, первые казни коснулись главным образом близких и дальних родственников Адашева, никто из которых не имел боярского звания. Но и сами реформы 50-х гг. и авторитет Адашева держались не на знатности рода, а на умении создать определенную гармонию сословий, в рамках которой дворянство являлось опорой государственной централизации.
Опалы на бояр, в том числе на родственников (Глинских), поначалу ограничивались ссылками или даже просто публичными заявлениями о беспрекословной верности царю. Столкновение с князьями Воротынскими осенью 1562 г. привело к лишению князей их вотчины (Новосиль, Одоев, Перемышль), а братья Воротынские с женами «за изменные дела» были сосланы один с женой в Белоозеро в тюрьму, другой — в Галич под стражу. Уже в 1563 г. Александр Воротынский был освобожден, но другой брат — Михаил — провел в ссылке три с половиной года, после чего все-таки был помилован и ему вернули часть его удела. Более сурово царь обошелся с князем Дмитрием Ивановичем Курляте-вым — сам Курлятев, его жена, сын Иван и две дочери были насильно пострижены в монашество и разосланы по монастырям. Курлятев прямо обвинялся царем (по крайней мере, в письме к Курбскому) в его приверженности Адашеву и Сильвестру.
Естественно, что опалы и казни привели к многочисленным побегам, в основном в Литву, затем в Швецию и даже в Турцию. И, конечно, эти побеги еще более разжигали ярость Ивана Грозного. У Курбского приводится характерный пример: на пути к Полоцку царь собственноручно сгоряча убил князя Ивана Шаховского. Никакого обвинения в адрес князя не приводится.
Летом 1563 г. разразился конфликт царя с Владимиром Андреевичем Старицким и его матерью Ефросиньей. Митрополиту Ма-карию удалось предотвратить расправу. Но Ефросинья вынуждена была постричься в монахини, бояр князя Владимира царь принял к себе на службу, а к Владимиру приставил людей по своему выбору. Взятие в 1563 г. Полоцка было наивысшим успехом в войне против Литвы, выступавшей на стороне Ливонского ордена. Но уже начало 1564
