сумел придумать ничего лучше.
– А вот мы проверим, что это за телеграмма и была ли она вообще. Следуйте за мной, господин гимназист.
– Но… Василий Андреевич, – попыталась вмешаться супруга. – Мы опоздаем!
– Это мой долг, дорогая моя Антонина Ивановна.
Петя еще и двери перед важным начальником вынужден был открывать. Так втроем они и вошли в помещение телеграфа.
– Любезный, – обратился инспектор к Викентию Вениаминовичу, – данный субъект отправлял у вас послание?
– Было дело.
– Дайте-ка на него взглянуть!
– Это невозможно!
– Но мне надобно!
– Никак невозможно.
– Вы же знаете, кто я, – стал строгим инспектор.
– Знаю, ваше превосходительство! – браво ответил телеграфист. – Но не имею права. Тайна переписки!
Сдвинуть с этого конька Викентия Вениаминовича было невозможно. Но это было хорошо известно Пете, но не инспектору. Препирались они долго, Василий Андреевич даже голос повысил, но ничего не добился. Окончательно разобиделся на всех и уже развернулся к выходу, но обернулся и спросил:
– Вот не умею себе представить, чтобы у гимназиста были какие важные послания, помимо пустяков!
– Так вы бы меня сразу спросили: важное или нет, – воскликнул телеграфист. – Крайне важная была телеграмма, и крайне срочная! Ее уже и отправили без очереди!
Кажется, инспектор чуть оттаял. Во всяком случае, не велел Пете следовать за ним и не стал продолжать выговаривать.
– Ух, пронесло! – сказал Петя, открыв инспектору с супругой дверь и выпустив их, но оставшись в помещении телеграфа.
– Строгое у нас с вами начальство. Я бы даже поспорил, чье строже, – улыбнулся Викентий Вениаминович. – Вы уж бегите домой, а то не ровен час еще кого встретите.
– Как дела? – поинтересовался за ужином отец.
– В целом неплохо.
– А в частностях тебя что не устраивает?
– Нужно бы нам автомобиль приобрести. Самый быстрый.
– Ну при наших дорогах…
– Знаю. А еще нельзя ли нам телеграфный аппарат прямо дома поставить?
39
– Приехали! – крикнул один из моих спутников, путешествовавших снаружи, отворяя дверцу кареты.
Пришлось вылезать. Руку мне, конечно, никто не подал, да это и к лучшему, не хотелось мне к их рукам прикасаться.
Пока мы ехали, успело стемнеть. И снег прошел, укрыв землю белым, благодаря чему было хоть что-то видно в ближайших окрестностях. Я спрыгнула и глянула по сторонам. Двор крупного трехэтажного особняка, вдали видны другие постройки. Усадьба, каких в Москве немало. Скорее всего, городская, пусть и на окраине, но вряд ли где в Подмосковье. Слишком долго мы петляли поначалу, так что путь по прямой проделали небольшой. Темно. Во многих окнах тусклые отблески свечей, иные горят на одном месте, иные – движутся. То ли здесь нет электричества, то ли его не включают, чтобы не привлекать излишне ярким освещением ненужного внимания. Немного в стороне стоят несколько подвод. Очень похоже, что из этого дома собираются съезжать. Меня с собой точно не потащат. И большой вопрос, в каком виде меня собираются здесь оставлять? Просто связанной или бездыханной?
Мой конвоир задержался в карете излишне долго, но спрыгнул ловко. Чуть потянулся, сдерживая зевоту, и ткнул пальцем направо:
– Туда.
Туда так туда. Мы миновали парадную лестницу, ведущую ко входу в особняк, и я уж было решила, что мы станем обходить его, чтобы войти сзади, но оказалось, что сбоку есть еще один вход. В него-то мы и прошли. Конвоир мой, распахнув дверь, чертыхнулся – по ту сторону было совершенно темно. Пришлось ему доставать спички и разжигать приготовленную у входа свечу. Вот при ее свете мы и спустились вниз, хотя здесь имелась лестница и в верхние этажи. Естественно, что несший свечу мужчина шел сзади. Собственная тень мешала мне видеть, приходилось нащупывать ступеньки ногами, чтобы не упасть. Но конвоир отнесся к моей неторопливости равнодушно.
Наконец спуск закончился, и меня ввели в небольшую комнатку, судя по вешалкам для одежды, служившую прихожей, но не задержались в ней, а прошли дальше. Следующее помещение было просторнее, но не слишком большое, зато освещено относительно ярко. Крашенные черным стены, из мебели лишь стол, длинный, прямоугольный, накрытый белой скатертью. В противоположной ко входу стене еще одна дверь. Освещается все массивным канделябром с десятком свечей, не вполне уместно стоящим возле стола.
– Я вас оставлю на короткое время. Вы уж не скучайте.
И вышел обратно, не забыв повернуть ключ, торчавший в замке с той стороны.
Ну коли предложено не скучать, так мы этого делать и не станем. Смотреть здесь особо нечего, но сама эта скудость обстановки наводит на размышления. Двери, не ту, через которую меня ввели, не ту, что напротив, я даже трогать не стала. Первую заперли, и я это слышала, вторая если и не заперта, то ведет куда-то, куда мне смысла нет залезать. Я подошла к столу. Оказалось, что это и не стол вовсе, а нечто вроде постамента. И накрыт он не скатертью, а белой простыней. С большим пятном крови в середине. Кровь свежая и явно настоящая. А вот что она не человеческая, а какого-то животного, я даже сомневаться не стала.
Ну ясно же, что все это специально для меня приготовлено. Канделябр специально притащили откуда- то, а не стали зажигать светильники на стенах. Поставили его так, чтобы он обязательно привлек внимание к этому месту. Ну и кровь специально налили. Предположим, что тут все-таки лежал кто-то, истекающий кровью. А после его убрали. Уж, наверное, пятно было бы размазано. А тут словно полито нарочно. Очень им хочется меня напугать. Чтобы была посговорчивее. А раз такие меры предприняты, то и я их немало напугала. Понять бы чем.
И как себя вести? Кем они меня представляют: глупой барышней? Вряд ли, считай они так, не стали бы стараться, поступили бы попроще. Значит, изображать дурочку не стоит? Так какую роль выбрать? Умной, но взбалмошной девицы? Которая очень многое знает и еще о большем догадывается. Но плохо держит при себе свои знания и догадки. Нужно заинтересовать моих похитителей, сообщать что-нибудь по крохам, неспешно. Всякий раз сказав что-то, давать повод думать, что могу сказать и более важное.
Дверь распахнулась, но не та дверь, через которую я вошла, а другая. От этой неожиданности я невольно вздрогнула, что не осталось незамеченным открывшим дверь все тем же моим знакомцем, что впервые появился на телеграфе. Он хмыкнул и распахнул дверь шире.
– Входите! – то ли пригласил, то ли приказал он мне.
Я вошла, уже догадываясь, что увижу за порогом. Еще сделав первый шаг к дверям, я почувствовала сильный запах горящего масла и решила, что сейчас увижу зал, вполне сходный с теми декорациями, что приготовили для меня накануне представители тайных братств.
В самом деле, отличий оказалось не слишком много. Дверь располагалась не в центре торцевой стены, а с краю стены боковой. Драпировка была не из черного, а из темно-синего бархата. В дальнем конце на постаменте в три ступени стояло массивное кресло, укрытое небрежно наброшенным бархатным покрывалом. Аккурат над ним на стене вычурный герб, в центре которого изображен черный крест с алой розой в его перекрестии. Факелов горело шесть из восьми, и потолок над ними был изрядно закопчен, но не годами коптился, а скорее зажигались эти факелы раз двадцать или того меньше. Если происходило это раз
