— Ты не будешь одна, — попыталась объяснить Грейс. Отец Амелии тоже едет, да и тетя Джека потребовала для себя место в карете.
— Пожалуйста, Грейс, — умоляла Амелия. Она не знала тетю Джека и не испытывала желания сидеть рядом со своим отцом. Не этим утром.
И хотя вдовствующая герцогиня справилась с приступом гнева, который не был неожиданным, но ее истерика сделала Амелию еще более настойчивой. Она схватила Грейс за руку и сильно стиснула ее пальцы.
— О, делайте, что хотите, — рявкнула вдова. — Но если через три минуты вас не будет в карете, то я уеду без вас.
Вот так и получилось, что Амелия, Грейс и Мэри Одли сидели, тесно прижавшись друг к другу, с одной стороны кареты, а вдовствующая герцогиня и лорд Кроуленд — с другой.
Дорога до Мекьюресбриджа показалась бесконечно длинной. Амелия смотрела в окно со своей стороны, вдова тоже уставилась в окно. Лорд Кроуленд и Мэри Одли делали то же самое. Грейс же, зажатой остальными в середине кареты, оставалось лишь уставиться на пятно на стенке кареты между головами лорда Кроуленда и вдовы.
Приблизительно через каждые десять минут вдовствующая герцогиня поворачивалась к Мэри и требовала ответить: насколько они приблизились к пункту своего назначения. Каждый раз Мэри отвечала с поразительным почтением и терпением и все, наконец, вздохнули с облегчением, когда она произнесла:
— Мы приехали.
Вдовствующая герцогиня выпрыгнула из кареты первой, но лорд Кроуленд следовал за нею по пятам, практически волоча за собой Амелию. Мэри Одли поспешила выйти следующей, оставив Грейс одну на сидении. Грейс вздохнула. Так или иначе, это казалось правильным.
К тому времени, как Грейс достигла входа в дом священника, остальные были уже внутри, протискиваясь через дверь в другую комнату, где, по ее предположению, находились Джек и Томас вместе со столь важной метрической приходской книгой.
Разинувшая от удивления рот женщина стояла посреди передней комнаты с чашкой чая, опасно балансировавшей в ее руке.
— Добрый день, — с торопливой улыбкой сказала Грейс, полагая, что остальные вряд ли взяли на себя труд даже постучать.
—
Грейс услышала требование вдовы, последовавшее за грохотом двери, ударившейся о стену.
— Как вы посмели уехать без меня?! Где она? Я требую, чтобы мне показали метрическую книгу!
Грейс подошла к дверному проему, но проход все еще был блокирован остальными. Она не могла видеть, что происходит внутри. И тогда она совершила поступок, который в другое время шокировал бы ее саму.
Она стала протискиваться. Очень энергично.
Она любит его. Она любит Джека. И чтобы ни принес этот день, она должна быть там. Он не будет одинок. Она не допустит этого.
Она прорвалась внутрь в тот момент, когда вдова закричала:
— Что вы обнаружили?
Грейс остановилась и осмотрелась. Он был там. Джек. Но выглядел ужасно.
Он был совершенно измучен.
Ее губы беззвучно прошептали его имя. Она не могла произнести его вслух. Словно она потеряла голос. Грейс никогда раньше не видела Джека таким. Он был слишком бледным или, возможно, слишком покрасневшим, она не могла точно определить. Его пальцы дрожали. Неужели больше никто не замечал этого?
Грейс повернулась к Томасу, потому что, он, конечно же, мог что–нибудь сделать. Что–нибудь
Но Томас пристально смотрел на Джека. Как и все остальные присутствующие. Все молчали. Почему все молчат?
— Он — Уиндхем, наконец, произнес Джек. — Как и должно быть.
Грейс следовало бы подскочить от радости, но все, о чем она могла подумать, было: «
Джек выглядел неестественно. И также неестественно говорил.
Вдовствующая герцогиня повернулась к Томасу.
— Это правда?
Томас молчал.
Зарычав от разочарования, вдова схватила его за руку.
— Это…правда? — потребовала она.
Томас продолжал молчать.
— Там нет записи о браке, — упрямо настаивал Джек.
Грейс хотелось расплакаться. Он лгал. Это было столь очевидно… для нее, для всех. В его голосе были отчаяние и страх, и… О, Господи, неужели он делает это ради нее?! Пытается ли он отказаться от того, на что имел право по рождению ради
— Томас — герцог, — вновь произнес Джек, отчаянно глядя на присутствующих. — Почему вы не слушаете? Почему меня никто не слушает!?
Но ответом было лишь молчание. И вдруг:
— Он лжет.
Это произнес Томас, голос которого был тихим и ровным, и абсолютно правдивым.
У Грейс вырвалось удушливое рыдание, и она отвернулась. Она не могла на это смотреть.
— Нет, — сказал Джек, — говорю вам…
— О, ради Бога, — выкрикнул Томас. — Ты думаешь, что никто не сможет выяснить правду? Будут свидетели. Неужели ты действительно думаешь, что не найдется ни одного свидетеля венчания? Ради Бога, ты не можешь переписать прошлое.
Грейс закрыла глаза.
— Или сжечь его, — угрожающе произнес Томас. — В зависимости от обстоятельств.
«
— Он вырвал страницу из книги, — сказал Томас, — и бросил ее в огонь.
Грейс открыла глаза, не в силах
— Титул — твой, — произнес Томас, повернувшись к Джеку. Он посмотрел Джеку в глаза и поклонился.
Джек выглядел больным.
Томас повернулся лицом к остальным присутствующим.
— Я… — Он откашлялся, и когда продолжил, его голос звучал спокойно и с чувством собственного достоинства: — Я — мистер Кэвендиш, — произнес Томас. — И я желаю вам всем хорошего дня.
И затем он ушел. Протиснулся мимо них и вышел из дома.
Сначала все молчали. А затем, через мгновение, которое было почти нелепым, лорд Кроуленд повернулся к Джеку и поклонился.
— Ваша светлость, — сказал он.
— Нет, — ответил Джек, покачав головой. Он повернулся к вдовствующей герцогине.
— Не дайте этому случиться. Он будет гораздо лучшим герцогом.
— Это верно, — сказал лорд Кроуленд, совсем не обращая внимания на душевные страдания Джека. — Но вы научитесь.
И тогда Джек, не в силах сдержаться, начал смеяться. Осознав всю нелепость происходящего, Джек не выдержал и рассмеялся. Потому что, черт побери, если и существовала вещь, которую он никогда не будет в состоянии совершить, то это было обучение. Все равно чему.
— О, вы даже не представляете, — сказал Джек. Он посмотрел на вдову. Его отчаяние исчезло,
