Измаил

мира.

— Да.

— И как же называется такое знание?

— Не знаю, что ты имеешь в виду.

— Чем обладает тот, кто знает, что идет на пользу его народу?

— Ну… мудростью.

— Конечно. А теперь подумай вот о чем. В вашей культуре ценится знание о том, что идет на пользу производству вещей. И каждый раз, когда Согласные уничтожают культуру Несогласных, из мира навсегда исчезает мудрость, накопленная и проверенная тысячами поколений с момента появления рода человеческого, так же как каждый раз, когда Согласные уничтожают вид живых существ, из мира навсегда исчезает форма жизни, проверенная эволюцией с момента за рождения жизни.

— Отвратительно, — сказал я.

— Да, — согласился Измаил, — это отвратительно.

9

Почесав голову и подергав себя за ухо, Измаил отослал меня.

— Я устал, — объяснил он, — и слишком замерз чтобы думать.

Часть 11

1

Мелкий дождь продолжался, и когда на следующий день около полудня я явился на ярмарку, там некому даже было дать взятку. По пути в армейском магазине я купил два одеяла для Измаила и одно для себя, чтобы составить ему компанию. Измаил ворчливо поблагодарил меня, но явно был рад ими воспользоваться. Мы некоторое время посидели молча, погруженные в печальные размышления, потом Измаил неохотно заговорил:

— Незадолго до моего переезда — не помню уже, с чем был связан вопрос, — ты спрашивал меня, когда мы дойдем до сюжета, который разыгрывают Несогласные.

— Да, так и было.

— Почему тебя интересует этот сюжет?

Вопрос заставил меня растеряться.

— Почему бы мне им не интересоваться?

— Я хочу понять, какой прок ты видишь в том, чтобы это узнать, ведь Авель практически истреблен.

— Ну да.

— Так зачем тебе знать, какую сказку он воплощал в жизнь?

— Опять же, почему бы мне ею не поинтересоваться?

Измаил покачал головой:

— Я не собираюсь продолжать разговор в таком духе. Тот факт, что я не могу обосновать причины, по которым тебе не следует что-то узнавать, не дает основания учить тебя этому.

Измаил явно был не в духе. Винить его я не мог, но и особого сочувствия к нему не испытывал: ведь именно он настоял на том, чтобы все происходило так, как есть.

— Ты просто хочешь удовлетворить свое любопытство? — спросил он.

— Нет, не сказал бы. Ты говорил в начале наших занятий о двух разыгрываемых сюжетах. Один мне теперь известен. Желание узнать второй представляется мне вполне естественным.

— Естественным… — повторил Измаил тоном, который ясно показывал, что это слово ему не по вкусу. — Мне хотелось бы, чтобы ты привел немного более веский аргумент, доказывающий, что я здесь не единственный, кто использует мозги по прямому назначению.

— Боюсь, мне не совсем понятно, что ты имеешь в виду.

— Не сомневаюсь; это-то меня и раздражает. Ты превратился в пассивного слушателя, ты отключаешь мозг, стоит тебе сесть передо мной, и включаешь его, когда уходишь.

— По-моему, ты преувеличиваешь.

— Тогда объясни мне, почему рассказ о сюжете, который почти некому разыгрывать, не пустая трата времени.

— Ну, хотя бы потому, что я не считаю его таковым.

— Так не годится. Того, что какое-то действие не пустая трата времени, недостаточно, чтобы меня на него вдохновить.

Я беспомощно пожал плечами. Измаил с отвращением покачал головой.

— На самом деле ты думаешь, что такое знание будет бессмысленным. Это очевидно.

— А для меня не очевидно.

— Значит, ты считаешь, что в нем есть смысл?

— Ну да.

— Какой же?

— О боже… Смысл в том, что я хочу узнать, вот и все.

— Нет. Для меня это недостаточное основание, чтобы продолжать рассказ. Я хочу продолжать, но только не в том случае, если единственным результатом окажется удовлетворение твоего любопытства. Уходи. Вернешься, когда найдешь вескую причину для продолжения.

— Что такое веская причина? Приведи пример.

— Хорошо. Зачем тратить усилия на то, чтобы узнать, какую сказку воплощают в жизнь люди твоей собственной культуры?

— Затем, что, воплощая ее в жизнь, они уничтожают мир.

— Верно. Но зачем все же узнавать, в чем она состоит?

— Затем, что это, несомненно, нечто, что следует сделать известным.

— Известным кому?

— Всем.

— Зачем? Я все время возвращаюсь к этому. Зачем? Зачем? Зачем? Зачем людям вашей культуры знать, какую сказку они воплощают в жизнь, уничтожая мир?

— Чтобы они могли прекратить воплощать ее в жизнь. Чтобы они смогли увидеть, что, творя это, не просто совершают просчет. Чтобы они увидели, что разыгрываемый ими сюжет — проявление мании величия, такая же безумная фантазия, как и Тысячелетний рейх.

— Именно ради этого стоило узнать сюжет?

— Да.

— Рад слышать. А теперь уходи и возвращайся, когда сможешь объяснить, ради чего стоит знать сюжет другой сказки.

— Для этого мне не нужно уходить. Я могу объяснить все сейчас.

— Я тебя слушаю.

— Люди не могут просто отказаться от разыгрываемого, ими сюжета. Именно это и пыталась сделать молодежь в шестидесятых — семидесятых годах. Молодые люди пытались перестать жить как Согласные, но другого образа жизни для них не нашлось. Они потерпели неудачу потому, что нельзя просто выйти из сказки — нужно иметь другую, в которую можно было бы войти.

Измаил кивнул.

— Значит, если такая другая сказка существует, люди должны о ней узнать?

— Да, должны.

— И ты думаешь, они захотят о ней узнать?

— Не знаю. Не думаю, что можно захотеть чего-то, пока не знаешь, что это что-то существует.

— Совершенно верно.

2