лично мне было известно, что животное с таким именем уже лет сорок как подохло.
У любого человека с более или менее современной тачкой путь до «Карнавала Дэррила Хикса» занял бы девяносто минут; мне же с моим «плимутом» того же года выпуска, что и сериал «Даллас», потребовалось два часа. Когда я туда добрался, то увидел перед собой типичную ярмарку. Понимаете ли, ярмарки как автобусные станции: бывают побольше, бывают поменьше, но все они похожи друг на друга. Ярмарка Дэррила Хикса представляла собой два акра неряшливого веселья, толп несимпатичных людей, шума, запаха пива, сахарной ваты и попкорна. Я стал пробираться сквозь все это в поисках обещанного афишей представления.
У меня сложилось впечатление, что представления на ярмарках, какими я их запомнил с детства (скорее даже из виденных в детстве фильмов), в современном мире практически вымерли. Но если это и так, Дэррил Хикс предпочел не обращать внимания на такую тенденцию. Когда я подошел, зазывала как раз объявлял выступление глотателя огня, но я не стал его смотреть. В расположенном рядом павильоне можно было увидеть много чего — обычную коллекцию чудовищ, уродцев, человека, разгрызающего стеклянные бутылки, татуированную толстуху. Я прошел мимо.
Измаил оказался в темном углу, самом дальнем от входа; перед клеткой торчали двое десятилетних мальчишек.
— Спорю, он может вырвать прутья, если захочет, — говорил один.
— Ага, — кивнул другой, — только
Я стоял рядом, зло глядя на Измаила, а он спокойно сидел, не обращая на меня никакого внимания, пока мальчишки не ушли.
Но и после этого пара минут прошли в молчании. Я продолжал в упор смотреть на Измаила, он продолжал притворяться, что меня тут нет. Наконец я сдался и сказал:
— Объясни мне, пожалуйста, почему ты не попросил о помощи? Я же знаю, что ты мог это сделать. Выселение не происходит мгновенно. — Измаил и вида не подал, что слышал меня. — Как, черт возьми, нам теперь вытащить тебя отсюда?
Измаил продолжал смотреть сквозь меня, словно я был пустым местом.
— Послушай, Измаил, ты что, обиделся на меня? Тут наконец он посмотрел на меня, но этот взгляд никак нельзя было назвать дружественным.
— Я не просил тебя становиться моим патроном, — сказал он, — так что будь любезен, не веди себя покровительственно.
— Ты хочешь, чтобы я не лез не в свое дело.
— Грубо говоря, да.
Я беспомощно огляделся.
— Ты хочешь сказать, что в самом деле решил здесь
Взгляд Измаила снова стал ледяным.
— Ну ладно, ладно, — сказал я ему. — Только как насчет меня?
— А что насчет тебя?
— Ну, мы же не закончили, верно?
— Нет, не закончили.
— Так что ты собираешься делать? Я что, должен стать твоей пятой неудачей или как?
Измаил минуту или две мрачно смотрел на меня, потом сказал:
— Нет никакой необходимости тебе становиться моей пятой неудачей. Мы можем продолжать наши занятия.
В этот момент семья из пяти человек подошла полюбоваться на самую знаменитую гориллу в мире: папаша, мамаша, две девочки и младенец, в коматозном состоянии застывший на руках у мамаши.
— Так, значит, мы можем продолжать? — спросил я, не понижая голоса. — Тебе это кажется вполне возможным, не так ли?
Семейство внезапно решило, что я — гораздо более интересное зрелище, чем «Гаргантюа», который, в конце концов, просто сидел в углу с угрюмым видом.
— Хорошо, с чего начнем? — продолжал я. — Ты помнишь, на чем мы остановились?
Заинтересованные зрители уставились на Измаила, гадая, какой последует ответ.
Ответ последовал, но слышал его, конечно, только я.
— Заткнись.
— Заткнуться? Но я думал, мы с тобой будем продолжать занятия, как и раньше.
Измаил с кряхтением отошел в самую глубину клетки и предоставил нам возможность смотреть на его спину. Через минуту зрители сочли, что я заслуживаю издевательского взгляда, с чем и отправились глазеть на мумифицированное тело человека, застреленного в пустыне Мохаве в конце Гражданской войны.
— Позволь мне забрать тебя отсюда, — сказал я.
— Нет, спасибо, — ответил он, поворачиваясь ко мне, но оставаясь в задней части клетки. — Как это ни покажется тебе невероятным, но я предпочитаю жить так, чем пользоваться чьей-то щедростью, даже твоей.
— Щедрость понадобится только до тех пор, пока мы не придумаем, как нам быть.
— Что ты понимаешь под «как нам быть»? Выступать в шоу «Сегодня вечером»? Или в ночном клубе?
— Послушай, если мне удастся связаться с остальными, может быть, мы сумеем все вместе что-то сделать.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Я говорю о людях, которые помогали тебе до сих пор. Ты же не сам сюда перебрался?
Измаил из полумрака бросил на меня уничтожающий взгляд.
— Уходи, — прорычал он, — уходи и оставь меня в покое.
Я ушел и оставил его в покое.
Такое не входило в мои планы — по правде говоря, я вообще никаких планов не строил, — так что я растерялся, не зная, что предпринять. Я снял номер в самом дешевом мотеле, какой только смог найти, потом отправился в ресторанчик, заказал стейк и пару порций виски и стал обдумывать ситуацию. К девяти часам я понял, что ни до чего не додумаюсь, и снова отправился на ярмарку. Мне в каком-то смысле повезло: погода переменилась и начавшийся дождь разогнал посетителей, испортив им все удовольствие.
Как вы полагаете, тех, кто ухаживает за зверями, все еще называют подсобными рабочими? Я не стал спрашивать об этом того, которого нашел рядом с павильоном на ярмарке. Ему с виду было лет восемьдесят, и я сунул ему десятку, чтобы обеспечить себе привилегию общения с природой в лице гориллы, которая была таким же Гаргантюа, как я сам. Старику явно было наплевать на этическую сторону дела, но размер взятки вызвал у него ухмылку. Я добавил еще одну десятку, и он пошаркал прочь, оставив гореть свет у клетки. В павильоне хранилось несколько складных стульев, предназначенных для зрителей, и я подтащил один к клетке и уселся.
Измаил несколько минут молча смотрел на меня, потом поинтересовался, на чем мы остановились.
— Ты как раз кончил объяснять, что легенда в Книге Бытия, начиная с грехопадения Адама и кончая убийством Авеля, совсем не то, что обычно понимают под этим люди моей культуры. На самом деле это история земледельческой революции в том виде, как ее понимали первые ее жертвы.
— И что еще нам остается, как ты думаешь?
— Не знаю. Может быть, осталось свести все воедино. Я так и не понял, какой вывод следует из рассказанного тобой.
— Хорошо, согласен. Дай мне немного подумать.
— Что такое культура? — наконец заговорил Измаил. — В том смысле, как это обычно понимается, а не в специальном значении, которое используем мы в своих рассуждениях?
Мне показалось, что задавать такой вопрос в павильоне на ярмарке чертовски неуместно, но я честно его обдумал.
